Я оглянулся через плечо. Черная головка по-прежнему виднелась над водой, но теперь совсем рядом с ней маячила только что вынырнувшая светловолосая макушка Вашека. Я снова несколько раз ударил веслами, обогнал усердных поклонников кроля и опять глянул назад. На загорелой руке, придерживавшей подбородок Вашека, мелькнул солнечный блик. Я был уже совсем близко и маневрировал, направляя лодку к черноволосой головке.
И вот тогда-то я впервые взглянул ей в глаза. Ни разу в жизни мне не приходилось видеть таких глаз — может, это и противоречит законам анатомии, но они оказались огромными, черными и совсем без радужки. Только два черные зрачка, такие же большие и непрозрачные, как ее солнцезащитные очки, и, когда девушка из последних сил поплыла ко мне, в них заискрились отраженные волны реки. В общем, тайна ее глаз все равно осталась неразгаданной, тем более что обмен взглядами продолжался всего несколько мгновений: девушка перевернулась на спину, волоча за собой бесчувственного Вашека, чья голова покоилась на самом вожделенном месте женского тела.
Бедолага, подумал я. Надо же, сесть в такую лужу! А ведь как хвост распускал… И что характерно, даже не подозревает, на чем именно лежит сейчас его голова. А что если барышня Серебряная сжалится над ним? Вдруг у этой девушки с антрацитово-черными глазами сильно развиты материнские инстинкты… хотя поверить в это трудно.
Поверить в это было и впрямь нелегко. Нос лодки добрался до утопающего, и девушка взялась одной рукой за борт. Она не произнесла ни слова. По ее лицу текли струйки воды, а рот кривился от напряжения. И все же ее красота поражала. У нее был тот редкий тип лица, который не под силу испортить ни одной гримасе. Я наклонился и подхватил Вашека под мышки. С помощью девушки мне удалось затащить его внутрь. Потом я обернулся к ней, однако она успела уже самостоятельно змейкой скользнуть в лодку. Купальник, пропитавшийся водой, прилип к телу, и под тонкой тканью отчетливо и неприлично рисовались соски.
Она посмотрела на меня, и я торопливо отвел глаза от этих бугорков и натолкнулся взглядом на завораживающий антрацит.
— Сядете на весла? — спросила она.
— Естественно.
Я принялся грести, а она опустилась на скамейку напротив меня и опять положила голову Вашека к себе на колени. Однако долго играть приятную роль Харона мне не пришлось: к нам приблизилась лодка спасателя, который привычным движением прижал ее к нашему борту.
— Дышит? — поинтересовался он.
— Дышит, — сообщила Серебряная.
Спасатель мгновенно оценил ситуацию и предложил:
— Девушка, перелезайте ко мне. Это проще, чем перетаскивать потерпевшего. Ему нужно как можно скорее оказаться на берегу.
Серебряная нерешительно взглянула на меня. Я здорово разозлился.
— Не беспокойтесь, — сказал я спасателю. — Мы вот-вот там будем.
Он ответил мне неприятным официальным тоном:
— Не пререкайтесь. В случае опасности для жизни все отдыхающие обязаны подчиняться моим указаниям. Девушка утяжеляет лодку.
Девушка?! Вашек утяжеляет, вот кто, подумал я, но спорить не стал. Она еще раз пронзила меня своими глазищами, улыбнулась, как бы оправдываясь, пожала плечами и легко перескочила к спасателю. Тут-то все и решилось. Этот ее прыжок из одной лодки в другую, мгновение, когда ей пришлось раздвинуть стройные ноги и словно бы пригласить меня в свое прибежище наслаждений, эта таинственная улыбка таинственных антрацитовых очей… Я уже знал, чем кончится дело. Борьба была бессмысленна. Да я и не собирался бороться. Подумаешь, Вашек…
Я налег на весла и, эскортируемый спасательным судном, повез несколько уже очухавшегося доверчивого влюбленного к деревянному настилу пристани.
В будке у спасателя врач констатировал, что у Вашека была кратковременная потеря сознания, и как-то назвал это по-научному.
— Сегодня больше не купайтесь, — велел он и наставительно заметил, что нельзя бросаться в воду разгоряченным, да еще и заплывать так далеко. Высказав эти соображения (слишком уж, на мой взгляд, примитивные для специалиста широкого профиля), он испарился, оставив нас вдвоем, и мне пришла в голову высоконаучная мысль, что обморок Вашека явился исполнением его подсознательного желания избежать той ситуации, выйти из которой победителем это плавучее сонмище комплексов даже не надеялось. Теперь же все прояснилось: так как обольстить барышню Серебряную Вашеку не удастся, то и терзаться больше не стоит. Он старался, как мог, однако vis major[2] в виде судороги сердечной мышцы…
Ну вот, так и есть. Вашек горестно произнес:
— Я по уши в дерьме.
— Глупости, — возразил я. — Такое с каждым может случиться.
— Но случилось-то именно со мной.
— Не глупи! Ничего особенного не произошло. Да, она вытащила тебя из воды. Ну, так отнесись к этому с юмором. Может, эта история вас… — я подыскивал слово, осознавая, что любое будет фальшивым, и охотно принимая растерянность своего друга за подтверждение того факта, что Вашек уже выработал твердую линию дальнейшего поведения с барышней Серебряной и что даже если я сравняюсь по красноречию с Геббельсом, он меня все равно не послушает, — … сблизит, — закончил я свое оригинальное высказывание и выглянул в окно.
Вашек замотал головой.
— Исключено. Мне не везет с женщинами, и сегодня я убедился в этом очередной раз. Помнишь в прошлом году? С Кветой? Там было то же самое. Я обучал ее альпинизму, а потом прямо у нее перед носом свалился с какого-то валуна и вывихнул ногу.
Экий, прости Господи, недотепа.
— И ты ей с тех пор ни разу не позвонил? — спросил я. — Да она же наверняка решила, что ты ее бросил!
— Держи карман шире! Она тут же закадрилась с Иоськой Кралем, и он усовершенствовал ее альпинистские познания на какой-то турбазе, — с неожиданной иронией отозвался Вашек. Я посчитал его слова плохим предзнаменованием и потому поспешил цинично добавить:
— Значит, тебе надо было отомстить ей в постели!
Сарказм моего приятеля немедленно сменился приливом отчаяния:
— Подумать только — полгода корчить из себя заядлого альпиниста, а потом…
— Старичок, но это же элементарно! Никогда не стоит хвастаться! Чем больше хвастаешься, тем больнее падать.
— А что мне остается? — растерянно вопросил Вашек. — Трепаться про книжки я не умею, не то что вы, писатели…
Ну вот, опять та же сказка про белого бычка: мифическое сборище эротоманов, так называемых «писателей».
— Меньше слов, больше дела, — нравоучительно заметил я. — Как только ты оклемаешься, мы отправимся на поиски Серебряной.
Но Вашек был непреклонен:
— Я не пойду!
И тут, словно ему в ответ, раздвинулись шторки у двери и в комнату просунулась черноволосая головка барышни Серебряной.
— Можно?
— Милости просим! — пригласил я. Вашек закрыл глаза. Девушка, очевидно, подумала, что он спит, потому что прошептала:
— Как он?
— Хорошо, — сказал я и повернулся к приятелю: — Вашек! Барышня Серебряная пришла!
Вашек, несмотря на всю свою бледность и мнимый обморок, густо покраснел. Он открыл глаза и сел.
— Лежите! — сказала барышня Серебряная и коснулась рукой его плеча.
— Я должен поблагодарить вас, — пробурчал он. — Вы спасли мне жизнь…
— Ну? Разве? — рассмеялась девушка.
Вашек упорно мямлил свое:
— Да нет, правда, я очень вам…
Она перебила его:
— Вы можете идти?
— Ему надо немного полежать, отдохнуть, — ответил я вместо Вашека.
— Ну и лежите себе спокойно! Может, вам что-нибудь принести? Воды? Или кофе?
— Спасибо, — с ужасающим смирением сказал Вашек. Девичьи глаза, прежде меня избегавшие, встретились с моим взглядом. Она вошла сюда все в том же бикини, которое уже начало высыхать; здесь купальник казался еще меньше, чем на пляже. Все ее тело, даже и самые нежные его части, выглядело удивительно, прямо-таки обворожительно упругим. Я подумал, что если бы она стояла перед нами совершенно обнаженная, то казалась бы статуей из коричневого мрамора. Упругой и теплой статуей.
— Мы сейчас к вам выйдем, — сообщил я. — Вы лежите все там же?
Она выдержала паузу — еле заметную, ту самую, которую мастерски умеют высчитывать все женщины, невзирая на свою нелюбовь к математике, а потом ответила чарующим голоском:
— Ну что ж, приходите.
И по моему телу опять забегали на тонюсеньких нервных ножках эти чертовы муравьи.
Стоило ей выйти, как Вашек, вынудив кушетку громко заскрипеть, стремительно вскочил.
— Ты уже готов идти? — поинтересовался я.
— Да. Домой.
— Идиот, — сказал я.
— Напишу ей письмо.
— Отличная идея.
— Плевать я на все хотел!
— Может, ты еще и напьешься?
— Может. — Он протянул мне руку.
