Номер был отличный, одноместный. К стене лепилось мягкое, удобное ложе, на столе лампадкой теплился во всякое время суток ночник и в графине заходилась и запотевала от свежести питьевая вода, из душа всегда к услугам клиента, становящегося визионером среди таких чудес, струилась вода горячая и вода холодная, в углу, у широкого окна, не выключался двухместный телевизор: для ведущего и для партийца, восклицающего о народном благе, а заедешь по экрану ногой, чтоб они там пошевеливались, так они расстараются до какого-то даже баснословия. Ведущий: бу-бу-бу. Партиец: ба! ба! ба! Или ударившая туфля уйдет в цветную глубь, достигнет самого нутра говорящей куклы, город-то сказочный. Может статься, вовсе и не Нижний. Из окна открывался вид на Волгу, и Никита счел себя сирым, потому что никогда прежде не видывал такой красоты. Но ведь теперь увидел. Увидел беспрерывный поток машин на мосту и громаду собора на противоположном берегу.
Никита принял душ, побрился. Он использовал доставшиеся ему от отца бритвенные принадлежности, так они назывались, изготовленные еще на какой-то допотопной фабрике инвалидов. О том гласила полустершаяся надпись на коричневой коробочке. Никита не удивился бы, окажись, что станок отцу, в свою очередь, перешел в наследство от деда. Зато крепко удивился бы, когда б, к примеру сказать, обнаружил за собой черный юмор отсутствия ноги ли, руки ли, мужской ли силы, отсутствия разумения, куда они могли вдруг, к несчастью, подеваться, сделав и его инвалидом. Но юмора этого не было. Полюбовался своим изображением в зеркале. Вот он, молодой человек приятной наружности. Девушкам нравится.
Он пил черный кофе, приготовленный с помощью кипятильника, и размышлял, как лучше распланировать свой только начинающийся рабочий день. Никакой усталости после ночного переезда в поезде Никита не чувствовал. А распорядок дня чертила информация, добытая дядей, и было ясно, что надо прежде всего навестить Чудакова, никаких других направлений деятельности пока и не предвиделось. Но Никите вдруг захотелось посмотреть город. В нем заговорило детское любопытство.
Он был наслышан о древности и красотах Нижнего, кое-что читал, главным образом об ярмарке, которая некогда разворачивалась здесь, будоража экономику всей Европы. Писатель некий что-то хорошо и страстно писал о прошлом этого города. Не то Иванов, не то Петров... Константином зовут писателя, припоминал юный сыщик. Рассказывал этот Константин, как в каюте парохода, плывущего вниз - или вверх? - по Волге, будущие родители Ленина зачали будущего вождя мирового пролетариата. Никита усмехнулся. Второе ведь грехопадение человечества тогда совершилось, да только где она теперь, вся эта рухлядь исторических, поворотных для мира зачатий? кто о ней помнит и думает? Ярмарка. Горький здесь же... Ничего-то современная молодежь не читает, не знает толковых книжек. Следопыт вздохнул. Он один только и выкраивает минутку для чтения между поимками преступных элементов. Естественно, после революции ярмарку сочли буржуазной выдумкой, причудой толстопузых, зажравшихся и пьяных купцов. Очень глупо! Вряд ли эти самые купцы умели лишь жрать да пить. Темное царство, конечно, но были и в нем лучики света, рассудил парнишка с незаурядной мощью справедливости. Иначе чем объяснить тот факт, что нижегородская ярмарка держала в напряжении всю европейскую финансовую систему, диктовала цены на европейском рынке? ставил он вопрос перед краснорожим экранным партийцем, с пеной у рта доказывавшим как раз прямо противоположное.
Борясь с туристическими искушениями, сыщик решил выяснить у дежурной по этажу, где находится указанная в чудаковском адресе улица и сразу отправиться туда, минуя достопримечательности. Оказалось, что на противоположном конце города, в новом микрорайоне. Дежурная принялась объяснять, с какого на какой трамвай надо пересаживаться, чтобы добраться туда.
- А если пешочком? - осведомился бравый московский гость.
- Пешочком далеко, у нас город большой, - строго осадила его дежурная, и, произнося "большой", она могущественно залучилась местным патриотизмом.
- Такой большой, что господину Великому Новгороду и тягаться с ним нечего? - не уступал какую-то свою постороннюю истину, шутил Никита, изящно сплетая исторические параллели.
Дежурная, женщина средних лет, не одобрила выверты его остроумия.
- Тот, великий, как вы говорите, теперь настоящая дыра, я так слыхала, - сказала она с презрением. - А у нас - город!
Разобщенность регионов, констатировал Никита. Вот она, современность. Удельные княжества. Господин великий Соловьев писал об этом, а кто теперь читает Соловьева? Вздохнув, как опечаленная продолжительностью своих лет старушка, он попросил патриотку проанализировать его возможности в достижении нужного микрорайона таким образом, чтобы попутно удовлетворить и праздное желание бросить взгляд на исторический, нигде прежде им не виданный центр города. Женщина подробно растолковала, как это сделать.
Никита предполагал закончить свои дела в Нижнем за день, максимум два. Переговорить с Чудаковым, выведать у него все, что ему известно об Организации - и назад, в Москву. Прохлаждаться некогда. Поэтому он и старался сделать сразу несколько дел: и с дежурной по этажу поспорить о разных городах, и у Чудакова побывать, и город стариков Минина с Пожарским посмотреть.
Знал бы он тогда, что в Нижнем проведет не день и не два, а гораздо больше, так и не торопился бы, потому что есть жизнь кроме жизни - он всегда это ощущал, совершая безумный и абсурдный скачок в некие метафизические дали, - и эту идущую под вторым номером, а на самом деле первую жизнь надо прожить не торопясь!
Об Организации дядя рассказал ему ровно столько, сколько ведал сам. Иными словами, почти ничего, но все же достаточно, чтобы Никита проникся важностью задания и в то же время не решил, будто страна сошла с ума. Ну, если не страна, так дядя Петя Полусвинков: мол, дяде Пете мерещатся заговоры уже фантастические, возможные разве что в утопических романах. Ах, ведал бы дядя Петя, что племянник его не только бы не подумал ничего подобного, а напротив, лишь возгордился выпавшей на их долю миссией, лишь вернее и глубже осознал бы себя вершителем мировой истории. Через Чудакова Никите предстояло нащупать Организацию и подходы к ней, а заодно прояснить, не является ли сам Чудаков ее активным членом. А то ведь чем черт не шутит! Ходит себе такой безобидный на вид старичок Чудаков - и никому в голову не приходит, что в его руках нити чудовищного заговора.
Вскоре любознательный путешественник бродил по кремлю, чертыхаясь и сплевывая во все углы, местная достопримечательность разочаровала его. Паршивое место. Красиво расположенный на холмах, с его мощными крепостными стенами, кое-где довольно круто берущими вгору, внутри кремль был застроен серыми унылыми зданиями. И сторонился разум Никиты тех, кто сделал это разорение и дурацкое строительство в самом сердце древнего города.
- Странно, - пробормотал Никита себе под нос, - не похоже это на древние застройки... Какие-то сволочи горбатого лепят.
Какой-то старик возник. Такой же праздношатающийся, только из местных, почувствовал, видимо, он недоумение путешественника, его настроение, его неуправляемый гнев. Старик без обиняков заговорил с Никитой, и голос у него был раздраженный.
- Все разрушили! Красные собаки тут камня на камня не оставили!
- Красные собаки? - переспросил Никита.
Старик неодобрительно посмотрел на него. Неужто краснопузый? Один глаз у старика был потухший, с полуопущенным веком, а второй сверкал даже чересчур живо.
Старик тонконого топал в сухую, пережаренную солнцем землю, брызгал слюной, и мокрота летела во все стороны, шипя и зловеще повспыхивая в солнечных лучах. Он хотел, казалось, из добровольно напросившегося в гиды преобразиться в неумолимого проводника по какому-то былинному аду. Никиту заставляли краснеть неистовые и грубые намерения старца.
- Кое-что я и сам знаю... - бормотал он в свое оправдание.
- Исторические памятники! Где они? Разрушили! Красные собаки и бешеные псы! Вы позволите мне их так называть? Они это заслужили! Вы согласны?
- Я стараюсь держаться подальше от политики, - заявил Никита.
- Почему?
Тут молодой человек позволил себе глубокомыслие.
- Политиков, - изрек он, - надо изображать в совокупности, независимо от их партийной принадлежности, лишь тогда ясно высвечивается общая им черта противности человеческому роду. Другое дело, следователь, сыщик, частный детектив. Его надо брать в его индивидуальности, и только тогда станет понятно, что он собой представляет.
- Ваша работа меня не интересует, - недовольно проговорил старик, - и даже ваши мысли... я бы даже сказал, что они занимают меня еще меньше, чем ваша работа. Потому что ваша работа - это столкновение допрашивающего с допрашиваемым. И лишь допрашиваемый в состоянии понять, что на самом деле представляет собой такое, извиняюсь, говно, как следователь. Вот что такое ваша работа, мой юный опричник! А вот жить в России, да еще в такое время, как наше, и не интересоваться политикой, это, простите, неразумно... Да, мягко говоря, неразумно... И вы, возможно, неразумный человек. Но посмотрите на наш кремль... Вы, должно быть, не местный?
