Листая религиозные брошюрки в “Книжках и книжках” в поисках конструктивных идей, которые можно слямзить, я нахожу интересные факты, подтверждающие мою собственную теорию. Все ранние религии представляли собой закрытые тайные общества. Просветление только для членов клуба. Посторонним вход запрещен. Древнегреческие элевсинские мистерии, которые праздновались в честь богини Деметры, начинались с того, что герольд провозглашал: “Изыдите, непосвященные!”. Тем, кто прошел посвящение, категорически – под страхом смерти – запрещалось выдавать посторонним подробности этого тайного действа (что дает основания предположить, что ничего интересного и загадочного там не было).
Собственно поэтому древние культы и были вытеснены христианством – религией, которая строилась по принципу “сделай сам”. Разумеется, со временем появились священнослужители, то есть, те же жрецы, официальные дилеры Господа Бога. Но это уже неизбежное зло. Тем не менее христианство – действительно гениальное вероучение. Потому что оно устанавливает символ веры: “Я верую”. Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым всем и невидимым, и т.д. Вера – бесплатный подарок от фирмы. А все остальное – уже за отдельную плату.
Даже если и существует какой-то универсальный рецепт счастья, я ни капельки не сомневаюсь, что этим рецептом никто не поделится. Те, кто знают, как правильно жить, держат рот на замке и набивают карманы благами земными.
– Холодный душ – первый шаг к раю, – объявляю я.
Холодный душ – это именно то, что нужно. Я не прошу слишком многого. Но, с другой стороны, это не так уж и мало. Рано или поздно нам всем приходится мыться. И для того чтобы найти душевую кабину, никому не приходится совершать изнурительное паломничество. Для меня лично холодный душ – это изрядное испытание, на которое я решился всего раз в жизни, да и то потому, что у нас отключили горячую воду из-за какой-то аварии в котельной. У меня была важная встреча, а я был грязным, как чушка. Я даже не думал, что это так страшно – мыться холодной водой.
– Холодный душ – подвиг веры, – продолжаю я. Это подвиг, который отделяет тебя от тех, кто не следует вероучению Церкви тяжеловооруженного Христа. Который дает ощущение причастности к кругу избранных. И не требует никаких материальных затрат.
Больше того, привычка принимать холодный душ даже способствует экономии средств – в перспективе. И что еще важно: холодный душ – это понятие растяжимое, содержащее в себе очень удобную неопределенность. Холодный душ на открытом воздухе шведской зимой – это одно, а у себя дома в Майами, где из холодного крана идет вода, которую в других частях света назвали бы теплой, – совершенно другое.
Кстати, эта неопределенность очень удобна и для проповедника. Если кто-то из прихожан вдруг предъявит претензии, что на него не обрушились все обещанные блага вкупе с райскими наслаждениями, всегда можно ответить, что он сам виноват, потому что без должного рвения принимает холодный душ. Мол, принимать душ надо чаще, да и вода может быть похолоднее. Передвижные ворота – гениальное изобретение.
Прихожане, которые опаздывают на проповедь или уходят, не дожидаясь ее окончания, – это досадное неудобство, к которому надо привыкнуть.
Да, подобное отношение бесит. Но так не бывает, чтобы получить все и сразу, тем более когда речь идет о всеобщем внимании; нужно рассчитывать процентное соотношение. Да, меня радует, что три человека, которых я раньше не видел, пришли к нам в церковь, но меня раздражает, что они заявились под самый конец службы, когда ящик для пожертвований уже обошел всех по кругу.
Я только-только успел удивиться, с чего бы двое из этих троих притащили с собой какие-то свернутые в трубочку плакаты, как вдруг меня перебивает грохочущий голос:
– Я доктор Либерии Йямбо. Я выполняю миссионерскую работу. Вы все здесь – приспешники Сатаны.
Обладатель громоподобного голоса – низенький пухленький африканец. Лет под сорок. В ярко-красном церковном облачении. Похоже, это попытка насильственного захвата церкви.
Двое спутников доктора Йямбо теперь развернули свои плакаты и размахивают ими, видимо, с целью придать им вес. На одном плакате написано: “Не поддавайся, не поддавайся, не поддавайся Дьяволу”. Человек, делавший надпись, явно не рассчитал место и размахнулся с призывом, так что слово “Дьявол” пришлось написать мелкими буквами, которые уже не читаются с трех метров. На втором написано: “Ты – прихвостень зла”.
Свита Йямбо – это седая старушка, заслуженный ветеран-пациент психиатрических клиник, и хмурый латинос. Явно не самая сильная группа поддержки. Да, они всюду таскаются с Йямбо, но это даже не статисты, а просто ходячие декорации. Однако сам Йямбо настроен серьезно. Сразу видно, что он крутой дядька, и справиться с ним будет очень непросто. Таковы издержки счастливого детства в относительно благополучной семье с пусть и средним, но все же достатком: тебе не выдержать конкуренции с людьми, которые выросли в нищете и питались раз в два-три дня. Йямбо – боец, которым мне никогда не стать. Как бы я ни старался.
– То, что ты делаешь, это все не во славу Господа, – кричит он и указывает на меня пальцем. Потом обращается к моей пастве: – Это все не во славу Господа. Это богопротивная мерзость. Это работа Нечистого.
Мне даже льстит, что он пытается “захватить” мою церковь. Я вдруг понимаю, как она мне дорога. Несмотря на немногочисленных прихожан и практически невесомый ящик для пожертвований. Я жду, что мои прихожане возмутятся и высмеют Йямбо. Ну, или хотя бы нахмурятся, выражая явное неодобрение. Но нет. Все сидят с таким видом, как будто готовятся насладиться неожиданной развлекательной программой.
– Я, доктор Либерии Йямбо, пришел сюда, дабы открыть вам глаза. Показать вам, что ваш путь неверен, ибо ведет прямо в Геену огненную. Я пришел указать истинный путь, дабы спасти вас от вечных мук.
Этот Либерии – такой же доктор, как моя задница – кандидат философских наук. Честно сказать, я подумывал о том, чтобы приписать себе некое ученое звание, но когда пробиваешься на самый верх, ни к чему волноваться о мирской славе. Это все суета сует и томление духа. Доктор такой-то. Профессор сякой-то. Фельдмаршал имярек.
– Этот человек – слуга Дьявола, который есть зло, – объявляет Йямбо и снова тычет в меня пальцем.
Мои прихожане еще не купились на его пламенные обличения, но они слушают. Мы все одиноки. Каждый – сам за себя. Это суровая правда жизни.
Но я знаю отличный прием, чтобы сбить собеседника с толку. Я научился ему у Бамфорда. Улыбайся. Всегда улыбайся. И говори человеку то, что он хочет услышать.
– А я и не знал, что работаю не на того, на кого надо работать, – говорю я Либерию. – Большое спасибо, что вы потрудились прийти и раскрыть мне глаза. Я очень ценю вашу помощь. Это так благородно с вашей стороны. Может быть, сходим куда-нибудь выпить, а заодно и обсудим, как мне жить дальше?
– Неужели никто не чувствует, как здесь несет серным худом?!
Разумеется, Либерии не может заткнуться сразу. Он должен оставить последнее слово за собой. У него острый приступ неудержимого красноречия. Он вещает еще минут пять. Он – в лавровом венке победителя. Но прихожане разочарованы. Ожидаемого литургического мордобоя не случилось, и народ потихоньку расходится.
Оставив спутников Либерия за дверью, я приглашаю его самого в кабинет иерофанта, стараясь казаться тихим и смиренным. Я знаю, где у иерофанта припрятана пара бутылок израильского вина. Предлагаю Либерию выпить, и – в точности, как иерофант, – он не отказывается пригубить святого вина, “точно такого же, какое пил наш Спаситель”. На мой вкус, это вообще не вино, а какая-то пахучая жидкость для полоскания рта, но сейчас в этом есть своя польза.
– Бог не любит тебя, – объявляет Либерии с улыбкой. – Совершенно не любит, ни капельки.
– А откуда вы знаете?
– Есть в тебе что-то содомское. И Господь очень скоро тебя накажет. Уже очень скоро.
