* * *
"Минуты медленны как письма, А день - бездонный водоем. Мы - шестеренки в механизме, Мы с нею точимся вдвоем." (Hoaxer) Бегут года, как телеграммы, А жизнь -- как сводка новостей, Исходным модулем программы Мы компилируемся с ней. Мы -- словно втулки коленвала Резьбы не помню уж какой, А ей, мятежной, втулок мало, (Как будто в тулке есть покой). Но жизнь меня не научила, Мы с ней по-прежнему вдвоем. Заехать бы ей раз в точило И сбросить в мутный водоем.
* * *
"Вытворяя арабески, Свет горел, окно тревожа, Под вуалью занавески Ты стояла настороже. Ты ждала, но не желала, Чтобы знал я, что ты ждешь, И пока ты так стояла, Шли домою - я и дождь." (Hoaxer)
Никого не будет в доме, Кроме сумерек. Уже Час, как я стою не стреме, На часах, настороже. Был вечОр, и вьюга злилась, И на синем небе мгла Полькой-бабочкой клубилась, Ты не шел, а я ждала. Ты был зол, и я сердилась, Что я знаю, что ты лжешь... Приходи-ка, сделай милость, Не чужие мы ведь все ж. Приходи ко мне домою, И с бутылочком вины До утры тогда с тобою Рассчитаюся сполны. Только без движений резких, Приходи давай скорей. Пусть ты трижды арабеска -Все же лучше, чем еврей.
* * *
"От каждого худа и блага Я выше и лучше мне видно; Ведь терпит обиды бумага, И мне потерпеть не обидно."(Hoaxer) В рулончик знакомого вида Скатаю себя -- вот отвага. Ведь терпит бумага обиды. Не то еще стерпит бумага.
Story Teller
СНЕГОПАД. Святочный рассказ Белым мелом снег засыпал города, Облизал мороз худые провода. Снежинка упала на воду, потом еще одна упала. Барсуков наспех слепил снежок, бросил навесом. Снежок с громким бульканьем нырнул, тут же закачался на мелких волнах, распуская круги. - Вот она, сила,- сказал Барсуков Степановой, -- поодиночке снежинки ничего не меняют, а вместе - сила. - И что за сила, - возразила Степанова, - вон, плывет, ныряет, ничего интересного. - Ничего ты не понимаешь, Степанова, - пояснил Барсуков, - скоро снежок растает в воде, вода поднимется в небо, там влага сконденсируется и снова выпадет снегом. И так - вечно. Это круговорот воды в природе, Степанова. И точно, как сказал Барсуков, так оно и было. Снежок растаял, и скоро был в небе и скоро выпал снегом... По парапету шагал голубь, обтерханный, больной гриппом. Время от времени он клевал каменную поверхность, принимая снежинки за съестное. Паралелльно птице семенила старушка, завернутая в теплые одежды, сжимая костлявой рукой сумку. Из сумки торчала оконечность батона нарезного, и старушка уже два раза тянулась к батону свободной рукой, но останавливалась. Голубь все также тыкался в парапет. - Ах ты, страдалец, уж мы-то страдаем, понятно, а тебя-то за что, божья ведь птица, - не выдержала старуха и, отломив верхушку батона, положила ее перед сизокрылым. Тот всплеснул крыльями, имитируя осторожность, но сил не было, и голубь, просверлив бабушку черными глазками, прижал подарок лапой и с наслаждением запустил клюв в пахучую массу. - Ага, - вскрикнула старушка и молниеносно схватила птицу, больно сдавив шею, сунула голубя в сумку и застегнула молнию. Голубь, начав биться в приступе клаустрофобии, обнаружил, что в сумке- пятеро его собратьев. Все затихли, вслушиваясь в старушечий голос. - А что же, - бормотала бабушка, - разве на эту пенсию проживешь? Только на хлеб и хватает, так хоть мясцом разживусь, супчик сварю, а то горяченького давно я не кушала... Ужо что-то свербит унутре, ноги холодные, разве ж так проживешь-то?... Что-то там унутре прямо гложет... Длилась пауза. Мужчина подал женщине зажигалку. Они относились друг к другу безразлично. Принесли вино. Пауза закончилась; мужчина стряхнул пепел в собственный бокал и продолжил, будто и не было молчания: -- ...очарование обратилось разочарованием, магия слов утратила силу; слова были упругими бумажными голубями, но понимание сожгло их, и они опали черными лоскутьями, рассыпавшись до земли и пропав вовсе. Театр весь мир, но кто может быть во всем мире, даже солнцу доступна лишь половина, что говорить обо мне. Мой мир мал, хотя и он театр. Расстаньтесь с наносным и неестественным восхищением райком, пренебрегите обязанностью слыть comme il faut: да перед кем слыть? Бросьте подальше маленькие бинокли, посмотрите на сцену - обман, ложь всюду, все пронизано притворством и неправдой. Вместо блестящих одежд - пыльные тряпки, вместо разящей стали -- картонные мечи, девушек играют юноши, юношей играют девушки, те и другие разменяли пятый десяток. Актеры презирают зрителей и насмехаются над ними, зрители кричат "Bravo-o-o", втайне ожидая, что кто-нибудь умрет прямо на сцене. Мир - театр, театр - храм искусства, и в храме - мерзость запустения. Понимаешь? -- Обратился он к своей спутнице, у которой одна рука лежала на столе, а другая на коленях. - Полная х..ня, -- подытожила подруга. Дома так яростно нависали над улицей, что мужчина по имени Гэг всерьез опасался, что они упадут и раздавят его. Мимо барражировали люди, они гвалтели, жестикулировали, выдыхали вонючий воздух, во дворе нудно лаяли собаки, прямо перед Гэгом опрятно одетая старушка рылась в мусорном баке, что-то приговаривая. В руке у старушки была сумка с торчащим оттуда обгрызенным батоном. Внезапно старушка вздрогнула, упала на спину, с деревянным стуком ее затылок соприкоснулся с обледенелым асфальтом, она отбросила ноги в фетровых ботах, похожих на копыта и рука ее совершила широкий взмах, сумка отделилась от цепких пальцев и взмыла в черное небо. На лету из сумки высыпались голуби, судорожно работая крыльями, они разлетелись в разные стороны. - О как, - сказал Гэг, делая шаг к распростертому телу, но оно в пять секунд истаяло, оставив после себя меловой обвод.
Hoaxer
- Что ты делаешь ? - Пишу стихи... - Для чего? - Так просто, от разлуки.. Просто я даю свои грехи В нежные, как крылья, чьи-то руки.. - Кто тебе заплатит за труды? - Я... - Зачем ты платишь лестью... - не плачу, я плачу - влюблена... - Ты в кого же? - В капель звон по жести, В этот мир, в глаза чернее сна, В этот воздух пряный и свободный... - Многое б ты за него дала? - Миру? Если миру - что угодно! - Не боишься: поруганья соль Больно разьедает взгляд на вещи!? - Я люблю весь мир и даже боль, Даже тот ярлык что мне навешан.. - Храбрая! - Да нет же, просто я Пустоты боюсь мирской.. вселенной И роняю строчки серебра Просто так, как сольность слез мгновений.. Милые пииты, пишите, мне очень одиноко [email protected]
Виктория <>
За окном, морозно-колок, Ветер гонит снежный мох. Гаснет день, и век недолог От двенадцати до трех. Нетяжелая работа, Все слова, слова, слова, Все слова, а слов всего-то Так немного, раз и два. Закружилась хуже белки Слов шальная карусель, Плавный ход короткой стрелки, Да за окнами метель. Вот и все, и незаметен Легкий времени подвох Между прочих слов и сплетен От двенадцати до трех.
"Я"
Стоял, ходил, Сидел, курил, Не пил ... И ждал. Молчал? Молчал ... И вдруг! Звонок! Прыжок! Схватил, прижал ... Услышал ... Закричал !!! Забилось-разбилось-оборвалось : Врозь ... Вдруг понял - любил ...
Vavilon
х х х Под сенью девушек в цвету Тень Гамлета шла одиноко, Длань простирая на ветру, К одной Офелии века Взывала тщетно средь осоки И лезвий острых тростника...
Uliss
Бывают же истории на свете: "Завис" Пегас недавно в Интернете. А Муза по сети схватила вирус Ужасно некрасиво получилось. Страдают обитатели Парнаса: Ни Музы вам теперь, и ни Пегаса. Грызут перо, обдумывают темы, И ждут Администратора Системы.
Alex Buckwheat
Пятница, 11 декабря 1998
Выпуск 5
"Из дневника Алисы. 01.12.98 Сегодня разбила свою Пудреницу и сердце Колпакову. Забавные мужчины: влюбляется, начинает нести несезонную чепуху, от него начинает нести сексуальным, по его мнению, одеколоном... ну, хорошо, приятно, гормоны плещутся... полунамеки, недомолвки, томный взгляд, долгий вздох... Потом решается на серьезный шаг - "есть два билета..." А почему не три? Или не один? Эх, заложники кухонного воспитания мам и бабушек. Я ему объясняю - с младенчества не люблю театр, после "Синей птицы", понимаешь ли, отвращение к сорокалетним теткам на сцене в мальчиковых костюмах. Да, комплекс... с тех пор любая женщина на дощатом подиуме для меня потенциальная травести... Предпочитаю хоровое пение... мужское... Да, жаль... Черт... Пудреница... Удивительная вещь! Мне ее купил отец, на окончание школы, 10 лет назад, в комиссионке (тогда еще комиссионные магазины были "комки" со всяким кооперативным тряпьем, а эта еще из прошлых времен, настоящая КОМИССИОНКА) в Симферополе, зимой, на каникулах... Старая, но все значки снизу подтерты (может быть, ворованная?)... Нам сказали, что примерно начала века... Довольно дорогая, серебряная, очень плоская, круглая, стилизована под пуговицу - четыре дырочки (ну, не сплошные, конечно) сверху... Удачный размер лежанки для пудры - подходила ланкомовская... И зеркало... Я знаю, что зеркало от времени, вообще-то, мутнеет, появляются черные разводы... Но это было особенным... Оно оставалось чистым... ну, как слеза!... То ли русский язык беден, то ли его запас у меня?... Слеза... Вообще-то, слеза может быть и мутной, если это слеза... ну, скажем, накрашенной травести! Оно было КРИСТАЛЬНО чистым!... Кристально чистая совесть чекиста... Вот подлое ассоциативное мышление!... Оно было ЗЕРКАЛЬНЫМ! Оно было настоящим женским Зеркалом: в течение десяти лет у меня не появилось ни одной морщины! Я посчитала: каждый день я смотрелась в него раз семь, ну, в среднем, по 20 секунд... Пусть 2.5 минуты в день. 15 часов в год... 6.5 дней за 10 лет на расстоянии 5 сантиметров от носа! Так БЛИЗКО и ДОЛГО меня никто не знал! Несчастный Колпаков! Все из-за него! По установившейся привычке перед встречей с ним в курилке проверяла состояние носа... спешила, видите ли... зачем? Чтобы выслушать его откровения о том, КАК он любит театр???... Пудреница выскользнула у меня из рук и... - как в футболе при повторах гола - картинка разъехалась, звук пропал, время стало ненастоящим, тягучим как жуткая конфета "Му-Му", - моя чудесная пудреница дотронулась до края стола... раскрылась... отделились друг от друга крышка с зеркалом и нижняя часть... и все это опустилось на пол ... Когда появился звук, я обнаружила себя сидящей на корточках над месивом из кусков пудры персикового цвета, погнувшихся серебряных кругов и... нескольких зеркальных осколков, в каждом из которых отражалась я... двадцати шести лет от роду... Говорят плохая примета - разбить зеркало, да еще и отразиться в осколках... Враки... Ну, на самом деле, итог разбитого зеркала - лишь разбитые чувства Колпакова... Хотя... не до конца разбитые... Он довольно славный... И знакомы мы с ним полгода, видимся почти каждый день: час - в обед, несколько перекуров, сорок минут в метро... Довольно много... Он все-таки прав, пора сокращать дистанцию... сантиметров до пяти от носа..."
