Подходцев поспешил исполнить его желание, потом уселся верхом на стул, вперил свой спокойный взор в нового гостя и любезно сказал:
- Не хотите ли чего-нибудь закусить?
- Спасибо... Я уже тово... ел. Нельзя ли полстакана вина?
- Пожалуйста... Эта ваза вас, кажется, стесняет? Поставьте ее сюда. Ну, как вам нравится моя квартирка?
- Ничего, - пробормотал незнакомец, колотясь зубами о край стакана. Нич... чего себе... У... уд... добна.
- Да, знаете. Теперь хорошую квартиру так трудно найти, - любезно заметил Подходцев, изнемогавший от приступа деликатности и упорно не замечавший более чем легкого костюма нового гостя.
- Вам не дует из окна? - участливо спросил Громов.
- Н... ничего. Я немного посижу и пойду себе... домой.
- Ну, куда вам спешить, - радушно воскликнул Подходцев. - Только что пришли и сейчас же уходить. Посидите!
- Я к вам зашел совершенно случайно...
- Помилуйте! Мы очень польщены... Позвольте, я вам помогу надеть пиджак на руки.
И едва новоприбывший надел с помощью Подходцева пиджак, как половина самообладания (вероятно верхняя, если расчленить самообладание по частям костюма) вернулась к нему.
- А мы ведь не знакомы, - сказал он.
Встал и расшаркался.
Глава IV
ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЙ КЛИНКОВ
- Позвольте представиться: Клинков.
- Ага! А мы - Подходцев и Громов.
Гость снова опустился на кровать и тоскливо прошептал:
- Вас, вероятно, очень удивляет мой костюм.
- Ничего подобного! - горячо воскликнул мягкосердечный Громов. - Это даже красиво. Голубой цвет вам удивительно к лицу.
Клинков вдруг вскочил и с ужасом в глазах стал прислушиваться.
- Он, кажется, идет?!
- Кто, кто?
- Муж. Вы понимаете, он меня застал... Хотел, кажется, стрелять, я насилу убежал...
- Если что меня и удивляет, - заметил Подходцев с самым проницаемым видом, - так это японская ваза.
- О! Я схватил первое, что попало под руку. Я разбил бы ее об его голову, если бы он напал на меня. Я пробежал так три этажа, а он, кажется, гнался за мной... И если бы не подвернулась ваша квартира...
- Кстати! - хлопнул себя по лбу Подходцев. - У вас есть пятьдесят рублей?
- Нет... Двадцать есть. И еще мелочь.
- Мало, - призадумался Подходцев. - Не обернусь. Мне пятьдесят нужно.
- А вы продайте эту вазу, - подмигнул Клинков, очевидно совсем успокоившийся. - Ваза, кажется, не дешевая.
- Удобно ли? Ваза принадлежит любимой женщине...
- Пустяки! Ведь не буду же я возвращать им эту вазу: "Нате, мол, не ваша ли? По ошибке, вместо шляпы захватил..." Да кроме того, я у них оставил своих вещей рублей на пятьдесят.
- Может быть, сходить за ними?
- Боже вас сохрани! Вы его наведете только на след. Это животное размахивает револьвером, будто это простая лайковая перчатка...
- Однако послушайте... Вы покинули на произвол судьбы женщину, оставили ее во власти этого зверя...
- Женщину?! - воскликнул Клинков тоном превосходства. - Вы, очевидно, не знаете женщин вообще, а ее в особенности. Женщина, предоставленная сама себе, от десяти мужей отвертится безо всякого ущерба.
И закончил тоном записного профессионала:
- Нет, нашему брату куда труднее.
- А все-таки вазу лучше вернуть, - нерешительно промямлил Подходцев.
- Боже вас сохрани! Произошла страшная, но красивая в своем трагизме драма. И вдруг вы ее будете опошлять возвратом какой-то вазы. Ну до вазы ли человеку, у которого сейчас сердце разбито, который разочаровался в женщинах. Продайте ее антиквару, и конец. А пока что - вот вам мои двадцать рублей.
- Позвольте! Они вам самим понадобятся. Вы можете послать на квартиру за другим костюмом и сегодня выйти на улицу. Вы где живете?
- Ах, не спрашивайте, - простонал Клинков.
- Почему?
- Я снимал комнату у сестры того человека, который хотел в меня стрелять...
- Ну?
- И я не могу теперь к ней показаться...
- Вот глупости! Какое ей, в сущности, дело. Муж живет здесь, сестра его в другом месте... Вы просто ее жилец...
- Да "просто жилец"! Если она узнает от брата, что я ей изменил, она...
Раздался такой взрыв смеха, что даже мрачный Клинков повеселел.
- Вам смешно, а мне, ей-богу, пока некуда деваться...
В его тоне было столько добродушной беспомощности, что подходцевское сердце растаяло.
- Э, чего там, право. Не вешайте носа. Есть у меня две кровати и диван. Ум хорошо, два лучше, три совсем великолепно, а так как вазой оплачивается целый будущий месяц, то... не будем омрачать наших горизонтов! Вот вам, Клинков, одеяло, подсаживайтесь к столу, вы, Громов, выньте из-за окна две новых бутылочки, а я, господа, поднимаю этот стакан за людей, которые не вешают носа!
- За что же его вешать, - сказал Клинков, закутываясь в одеяло. - Это было бы жестоко. Мой нос, во всяком случае, этого не заслуживает.
Три стакана наполнились красной влагой, и эта влага была первым цементом, который так крепко спаял трех столь не похожих друг на друга людей.
Разные пути их вдруг причудливо скрестились, и эти три реки - одна тихая, меланхолическая (Громов), другая быстрая, прямая (Подходцев), а третья капризная, непостоянная (Клинков) - слились воедино и потекли отныне по одному руслу...
После третьего стакана было много хохота и возни (Подходцев в лицах представлял первое появление Клинкова), а после четвертого стакана Громов довольно искусно изобразил, как точильщик точит ножи, что навело Клинкова на мысль рассказать не совсем приличный анекдот.
И только ложась спать, все трое с некоторым удивлением отметили, что они как будто созданы друг для друга.
Вот так они и встретились - причудливо, неожиданно и не совсем обычно, с общепринятой точки зрения. Но такова и жизнь - причудливая, полная необычайностей и неожиданностей...
Глава V
ИЗДАТЕЛЬСКОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ
Большая пустынная комната, только по окраинам обставленная кое-какой мебелью, дремлет в сумерках. На одной из кроватей еле виден силуэт крепко спящего человека. То, что он крепко спит, чувствуется по его ровному дыханию и неподвижной позе.
И если бы к нему наклониться ближе, можно было бы увидеть, что во сне он улыбается. Так спать может только человек с чистой совестью.
Это Подходцев.
Его неразлучные товарищи по комнате в совместной жизни - Клинков и Громов - должны быть недалеко, потому что эта троица почти никогда не расстается...
Действительно, не успели еще сумерки сгуститься в темный весенний вечер, как на лестнице раздались два голоса - бархатный баритон Клинкова и звенящий тенор Громова:
- А я тебе говорю, что эта девушка все время смотрела на меня!
- Это ничего не доказывает! В паноптикумах публика больше всего рассматривает не красавицу Клеопатру со змеей, а душительницу детей Марианну Скублинскую!
Не найдя на это ответа, грузный Клинков сердито запыхтел и первым вошел в общую комнату, захлопнув дверь перед самым носом Громова.
- Пусти! - прозвенел Громов, налетая плечом на дверь.
- Проси прощенья, - прогудел голос Клинкова изнутри.
- Ну ладно. Прости, что я тебя назвал идиотом.
- Постой, да ведь ты меня не называл идиотом?
- Я подумал, но это все равно. Пусти! Если не пустишь, встану завтра пораньше и зашью рукава в твоем пиджаке.
- Ну, иди, черт... С тебя станется.
Громов вошел, и тут же оба издали удивленное восклицание:
- Чего это он тут набросал на полу?
- Какие-то бумажки. Может быть, старые письма его возлюбленных...
- Или счета от несчастного портного...
- Или повестки от мирового...
Клинков поднял одну скомканную бумажку, расправил ее и вскрикнул:
- Господи Иисусе! Да ведь это деньги. Пятирублевая бумажка.
- И вот!
- И вот! Я слепну! Я задыхаюсь!
- Да тут их десятки!
- Сотни!
- Зачем он их разбросал тут?
- Я догадываюсь: он хочет нас поразить.
- Знаешь, давай сделаем вид, что мы ничего не замечаем.
- Идет. Эй, Подходцев! Не стыдно ль спать, когда цвет русской интеллигенции бодрствует?! Вставай!
Подходцев проснулся, спустил ноги с кровати, поглядел на бумажки, на спокойные лица товарищей и до глубины души удивился их равнодушию.
- Вы только сейчас вошли?
- Уже минут пять. А что?
- Вы ничего не замечаете?
- Нет. А что?
- На полу-то...
- Что ж на полу... Бумажки какие-то набросаны. Зачем ты соришь, ей-богу? Что за неряшливость?
- Да вы поглядите, что это за бумажки!! - прогремел Подходцев.
Клинков поднял одну бумажку и в ужасе бросил ее.
- Ой! Деньги! И на них кровь.
- Подходцев... Он умер сразу, или агония у него была мучительная?
- У кого?
- Кого ты убил и ограбил.
- Животное ты! Эти денежки чисты, как декабрьский снег!.. Оказывается, что три дня подряд я снился одной из моих теток... И снился "нехорошо", как она пишет. Думая, что я болен или заточен в тюрьму, она и прислала мне ни с того ни с сего четыреста рублей.
- Что за достойная женщина!
- Завтра же, - сказал Клинков, - я приснюсь своей тетке.