Маркса всесильно, потому что верно
В. Ленин
I
Я прощался с родным городом – небольшим, по южному солнечным, гордо именовавшимся столицей одной из республик СССР.
Прощание было связано с командированием меня после окончания военно-политического училища в Западную группу войск (в Германию, которая только-только объединилась) для дальнейшего прохождения службы.
Советский человек не был избалован заграницей, попасть туда в те времена было непросто, поэтому мой отъезд в объединенную Германию был событием из ряда вон выходящим. В этой связи приходилось отдавать дань уважения всем родственникам, жившим в разных концах этого города, принимая их поздравления и, в то же время, озабоченности, предстоящими на чужбине трудностями.
Объехав за короткое время практически все основные районы города, я обратил внимание как много политических лозунгов взывают к жителям с крыш и фасадов зданий: «Народ и партия едины», «Мы к коммунизму держим путь», «Ленин и теперь живее всех живых», «Ни одного отстающего рядом», «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи», «Планы Партии – планы народа», и прочие в том же духе.
Обилие увиденных за короткий период лозунгов, подействовало на меня странным образом. Я не проникся их пафосом, в голову почему-то полезли ходившие из уст в уста пословицы и поговорки, выстраданные социалистическим житием и не способные пока воспарить на крыши домов, ввиду излишней щекотливости для текущего политического момента:
«Неси с завода каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость», «Уходя с аэродрома что-нибудь возьми для дома», «Мне не надо два оклада – дайте мне ключи от склада», «Прошла зима, настало лето – спасибо Партии за это».
И лозунги, и пословицы с поговорками уживались в головах подавляющего большинства горожан, не вызывая при этом путаницы. Объяснялось все просто. Наше поколение привыкло к тому, что официоз несколько отличается от реальной жизни и, казалось, что так оно было до нас и так будет всегда. Причем, люди в городе, в подавляющем большинстве, жили порядочные, просто, государство, в те времена, не всегда успевало за потребностями народных масс, что создавало некоторые противоречия внутри социалистического общества, которые успешно разрешались методами, описанными в пословицах и поговорках.
Я тоже относился к этому большинству. Более того, я только что выучился на служителя коммунистического культа и собирался добросовестно проповедовать его в армии, естественно, с учетом существующих противоречий.
Признаться, мне даже льстило быть представителем «ума, чести и совести нашей эпохи», учитывая при этом, что эта триединая сущность была при власти и отдавать ее никому не собиралась.
Попрощавшись с городом и всеми родственниками, я благополучно отбыл на чужбину, которая встретила меня инокультурной средой: надписи на немецком, незнакомом мне языке, красивые рекламные плакаты и богато украшенные витрины магазинов. Как выяснилось по прошествии некоторого времени, все надписи носили информационный или коммерческий характер, идеологических лозунгов, призывавших крепить и развивать капитализм, почему-то не было.
Но, как работник идеологического фронта, я чувствовал, что эта самая чуждая идеология скрывается где-то за внешним благополучием, бросавшимся советскому человеку в глаза, в первую очередь.
В течении нескольких дней я получил назначение замполитом в батарею управления артиллерийской бригады и был представлен новым сослуживцам.
Наиболее яркое впечатление на меня произвел командир – капитан Смакотин. Это был офицер лет эдак под сорок пять, но выглядевший несколько старше, с простовато-хитроватым выражением лица, украшенным густыми черными усами, закрывавшими верхнюю губу и которому, невысокий рост и бочкообразная фигура не мешали довольно быстрым шагом перемещаться по части. Он прилично засиделся на этой должности, но несмотря на неудавшуюся карьеру был оптимистичен и жизнерадостен. Как потом выяснилось, Смакотин повидал за время службы всякое и это позволило ему выработать определенный подход к возникающим в процессе службы проблемам. Он безошибочно делил их на существенные и не существенные, что позволяло не тратить лишнюю энергию по пустякам.
Когда мы с ним остались один на один и еще раз пожали друг другу руки, он прямо спросил:
– Ну, комиссар, чем думаешь заниматься?
– Начну, пожалуй, с Ленинской комнаты. Начальник политического отдела бригады рекомендовал там кое-что обновить, – сказал я с серьезным видом.
– И что же ты там обновлять собираешься? – хитро прищурив глаза спросил командир.
– Он говорит, что не хватает плакатов с актуальной информацией, отражающей принципы перестройки в вооруженных силах, – начал я объяснять и тут же попытался перехватить инициативу в разговоре, – А как у нас в батарее реализуются эти принципы?
– Комиссар, – сочувственно и одновременно возмущенно глядя на меня сказал Смакотин – какая, к черту, перестройка в армии, ты откуда это взял?
– Дак, как же, это решение Партии, уже который год как воплощаем, – ответил я с чувством некоторого превосходства, рассчитывая, что поставил его в неловкое положение.
Но, на удивление, практически без паузы он ответил:
– Ну, ладно, если Партия так решила, тогда лепи свои плакаты, но помни – у нас в батарее единоначалие. И вообще, я человек простой – не знаю, как пишется правильно «корова» или «карова», я знаю, как правильно пишется «бык», поэтому ты меня своей работой особо не грузи.
Он помолчал буквально две секунды и с озабоченным видом, взяв меня за локоть, снова вкрадчиво обратился ко мне:
– Комиссар, слушай, у меня к тебе еще один вопрос есть. Ты знаешь, сколько будет дважды два? – сказав это он уставился на меня с деланно серьезным видом.
Сразу поняв, что вопрос с подвохом я начал было рассуждать о том, что обстоятельства бывают разные и это зависит….
Но он прервал меня:
– Ты давай не юли, комиссар, отвечай четко – вопрос простой.
Мне показалось – я понял, чего он от меня хочет и прямо глядя ему в глаза ответил:
– А кому сколько надо, столько оно и будет.
Он покачал головой, усмехаясь в усы, медленно проговорил:
– Да-а, комиссар, разбираешься ты не только в политике Партии. Наверное, мы с тобой сработаемся.
На этом наш с ним разговор закончился.
Прежде чем развернуть в среде подчиненных бурную агитацию и пропаганду, призвать к совести и ответу, выбивающихся из стройных рядов, слаженно шествующих к коммунизму или делающих таковой вид, я посвятил некоторое время устройству быта.
Мне была выделена комната в одной из коммунальных квартир многоэтажного панельного дома, находившегося на территории военного городка, примыкавшего к воинской части. Сама воинская часть располагалась рядом с небольшой немецкой деревней, в пяти километрах от маленького старинного городка. В общем, обыкновенное немецкое захолустье.
Архитектура и инфраструктура военного городка ничем не отличалась от спальных районов советских городов, поэтому, если не ходить в немецкие поселения, то можно было подумать, что за границу ты и не выезжал.
Я был молод, неприхотлив и достаточно быстро устроил свой быт, но один осадочек остался. На двери, ведущей в мою комнату, не было ручки, а, для того чтобы открыть дверь снаружи ее надо
