честно, в благодарность за то, что теперь газеты можно рвать открыто, без утайки. Все были довольны.
Обновление своей Ленинской комнаты я начал с обхода аналогичных заведений моих коллег, для заимствования идей и образов, потенциально способных реализоваться в стенах нашей батареи.
Обход удался. Его результатом стал небольшой план по воплощению заимствованного, утвержденный начальником политического отдела.
В этих заботах прошла целая неделя – а ручки у меня, по-прежнему, не было.
III
Выходило, что не такие уж Корнейчук и Радченко ушлые, а незатейливый способ приобретения ручки шел, пока, коту под хвост.
Но других вариантов у меня, пока, не было, а ручка была нужна.
Позвал я молодцов, поинтересовался, для начала, как дела вообще и, как бы между прочим, недоуменно вопрошаю о ручке, напоминаю, что сроки они установили сами, предлагаю им признать невыполнимость моей просьбы и забыть о ней.
Ребята сделали вид, что обиделись, немного возмутившись поспешности моего предложения, и сообщили, что ручка уже присмотрена, надо подождать еще пару дней, поскольку есть некоторые обстоятельства, не позволяющие исполнить задуманное в ранее ими же установленные сроки.
Передача ручки была запланирована через два дня, в воскресенье, когда у всех офицеров и прапорщиков выходной день, а у замполитов, как правило, рабочий. На сем и расстались.
Придя в воскресенье утром в казарму я застал Корнейчука и Радченко в батарейной канцелярии, которая не закрывалась, и, вместо ручки, был удостоен печальной повести о том, как они в субботу ушли в самовольную отлучку, чтобы украсть для меня ручку в немецком магазине и Корнейчук чуть не попался. Но ему удалось уйти от едва не задержавшего его работника магазина. Радченко стоял «на стреме» и замечен в противоправных деяниях не был.
По их словам, был большой переполох. Немцы обратились в военную комендатуру, которая в свою очередь устроила проверку личного состава в близлежащих к магазину воинских частях, в надежде, что воровавший ручку не успеет своевременно вернуться к построению. Но, не тут-то было – мои молодцы (конечно, мои, а чьи же они еще) успели вернуться своевременно. И их временное отсутствие замечено не было.
В конце своего повествования они резюмировали, что ручку пока не добыли, немцы их вряд ли найдут, мероприятия гарнизонной комендатуры успехом не увенчались и вряд ли увенчаются, но ручку они обязательно принесут. Какую конкретно ручку они при этом не уточнили.
Не с этим, конечно, я ожидал столкнуться в это осеннее воскресное утро. Но ощущение того, что происходит это не со мной, у меня тогда было точно.
Что из сказанного ими следовало занести в актив, а что в пассив я не сразу сообразил в этой ситуации. До меня стало постепенно доходить, что из представителя «ума, чести и совести нашей эпохи» я превращаюсь в организатора кражи ручки из немецкого магазина – лидера организованной преступной группы. И это при том, что я их в немецкий магазин не посылал, а посылал их в заброшенный подвал скрутить ручку.
Постепенно трезвое сознание стало возвращаться ко мне и в голове поселилась мысль, что все не так уж и плохо, как могло показаться изначально.
Ну, перепутали ребята заброшенный подвал с немецким магазином – с кем не бывает. Они ведь как лучше хотели. Кроме того, ручка осталась в магазине – значит ущерб никому не нанесен, бойцы на месте и живы-здоровы, никто не знает из-за чего (или из-за кого) вчера пересчитывали солдат. Вроде все и всё на своих местах. Однако, просьбу придется отозвать – не справились ребята с простейшим заданием.
Хуже было другое. Они нанесли серьезный удар по моему самомнению. Несмотря на молодость я был уверен, что силой слова могу наставлять заблудших овец на путь истинный.
Незадолго до этого курьеза я лично провел душеспасительную беседу с Корнейчуком и Радченко и связана она была с изменившимся статусом Советских войск в Германии. Войска получали гостевой статус, что предполагало привлечение правонарушителей к ответственности не по советским законам, а по законам страны пребывания.
Я намекнул им, что мне известно об их вылазках в самовольные отлучки на ближайший вещевой рынок, где торговали эмигранты из СССР, и даже то, что приносимые оттуда вещи добыты не совсем законным путем.
Воспитуемые возмущались, божились, что никогда этого не делали и даже не помышляли о подобном.
В завершении беседы я акцентировал их внимание на правовых последствиях, вытекающих из изменившегося статуса Советской армии в Германии. Эмигранты эмигрантами, но если они покусятся на немецкую собственность и попадутся, то им уже ничего не поможет – будут сидеть в немецкой тюрьме.
Последние слова произвели на них некоторое впечатление, но они уверили меня, что даже у эмигрантов ничего не воруют, а о немецком магазине и говорить нечего.
Естественно, в нашем общем понимании, скручивание ручки с двери заброшенного подвала, не было связано с криминальными деяниями на территории Германии и в рамки душеспасительной беседы не входило.
И вот, плоды той беседы с Корнейчуком и Радченко в этот день явились передо мной в таком причудливом образе. Мало того, что их деяния непосредственно попадали под санкции уголовного кодекса Германии, под эти самые санкции попадали уже и мои деяния, при определенных обстоятельствах, конечно.
Произнесенная кем-то из них фраза в начале нашего разговора: «Мы для Вас в немецком магазине хотели ручку украсть», практически не оставляла мне никаких шансов остаться вне этой уголовщины. Однако, определенные обстоятельства, пока, не наступили. Поэтому, мораль моралью, уголовщина уголовщиной, а жизнь выводила нас на другую дорогу. Надо было идти дальше из того места, куда мы все втроем попали.
Слова сами полились из моего сознания. Был там и упрек в том, что они меня обманули, и слабое самооправдание, что в магазин я их не посылал воровать ручку, и даже цитата из Ильфа и Петрова о том, что, в принципе, «красть грешно» и много еще чего. Обязательства по скручиванию ручки с них снимались, в связи с их профнепригодностью, о чем я им сообщил с некоторой обидой в голосе в конце моего монолога.
Последнее вызвало у них некоторое недоумение и с виновато-обиженным видом они ушли действовать по распорядку выходного дня, как говорят в армии.
Весь день меня не покидало чувство тревоги, но воскресенье прошло спокойно. Отголосков неудачной кражи ручки из немецкого магазина в части не наблюдалось и постепенно тревожное состояние стало уходить.
Но как оказалось, это был еще не конец истории.
IV
Буквально через несколько дней во время совещания у начальника политического отдела нашей артиллерийской бригады в дверь его кабинета постучали. Потом эта дверь открылась и в кабинет вошел Корнейчук, слегка подталкиваемый сзади помощником военного коменданта гарнизона. В руках у Корнейчука был прозрачный пакет со спортивным костюмом.
Помощник коменданта, невысокий
