ведь соседи, любители пива, оказались очень шумные — что ни суббота, то пьянка чуть ли не до самого утра, спасали лишь французские беруши, их приятель из Гренобля прислал. И каждый раз непременно просят одолжить им стулья — не сажать же на пол дорогих гостей. Только вот у Ивана Лукича кроме дивана и двух громоздких кресел весом килограммов под пятьдесят в запасе лишь четыре табуретки. Тем соседи и «отваривались», а на следующий возвращали.
Но как-то ночью, когда очередная вечеринка у соседей закончилась и гости вроде бы разошлись, в дверь позвонили — оказалось, соседка решила табуретки вернуть. Почему в столь неурочное время, Иван Лукич выяснять не стал — если женщина просит, придётся исполнять. Сам забрал из её квартиры табуретки, но потом выяснилось, что у соседки есть ещё желания — причём, как позже она рассказала, на то были серьёзные причины.
И вот лежат они в постели, а Ляля объясняет, что и как, и почему мужа среди ночи дома нет — дошло до того, что, если бы не Иван Лукич, пришлось бы ей самой перетаскивать эти табуретки:
— На выходные приглашает гостей, а потом заваливаются в ночной клуб. Мне такая нагрузка не по силам — и закуску им готовь, и обслуживай, а потом ещё шляться по кабакам до самого утра.
— Так почему же не ушла от него?
— А куда? Я родом с Украины, своей квартиры нет. Да и не в этом дело. Мы с ним в Останкино работаем, он мой начальник. Если уйду, останусь без работы, вот потому и терплю.
Немного позже, после того как Иван Лукич попытался отвлечь Лялю от грустных мыслей вполне доступным ему способом, она и говорит:
— Ах, Ваня, ну почему так странно жизнь устроена? Муж мой сейчас развлекается в постели с какой-то шлюхой. А я вот тут, с тобой…
— Так и у нас что-то вроде развлечения.
Она задумалась, а потом спросила, глядя пристально в глаза Ивана Лукича:
— А может быть, это судьба?
Этого только не хватало! Иван Лукич уже давно привык к жизни холостяка, а тут такой весьма настойчивый намёк. Попробовал переубедить:
— Ты у себя в Останкино наверняка прилично зарабатываешь, а на мою зарплату вряд ли проживём.
Ляля рассмеялась:
— Ваня, не бери в голову, я не о том. Ну подумай, кто нам мешает иногда встречаться, если квартиры на одном этаже, чуть ли не дверь в дверь? — а потом добавила: — Хотя, были бы у тебя только усы, тогда можно и влюбиться.
— А что с моей бородой не так?
— Уж больно жёсткая.
В общем, свела всё к шутке.
А Иван Лукич вот что надумал: «Ляле далеко за тридцать, но весьма привлекательна, хотя не обошлось без импортного макияжа, и ничто не мешает ей найти более достойного любовника, чем я. Так чем же вызвана её симпатия? Вряд ли разглядела во мне того Ивана, который баллотировался в президенты и пару недель обретался в этой должности. После того, как отрастил бороду и усы, сам с трудом себя узнаю… Скорее всего, ей просто лень — тут рядом все удобства: под боком начальник, который выписывает ей зарплату, да ещё даёт в конверте некую приличную сумму в долларах, а за стеной любовник без каких-либо претензий. Хорошо устроилась! И вот теперь есть у меня приходящая жена — всю жизнь только о том и мечтал, так что грех жаловаться».
Смущало только то, что Ляля вторглась в его жизнь, как бы не спросив согласия. Впрочем, могло ли быть иначе? Ну вот войдёт и скажет: а давай-ка переспим!.. К этому его неудовольствию примешивалось ещё одно малоприятное ощущение — будто им опять пытаются управлять, подсунув в постель симпатичного соглядатая. Сперва Ляля будет только контролировать, а потом… Кто знает, что им в голову придёт — могут опять разыграть какую-то комбинацию, с них станется, поэтому придётся быть настороже. Но как, если в постели мужика можно брать буквально голыми руками?
Да если надо, пусть присматривают — такая уж у них работа. У Ивана Лукича и в мыслях ничего такого не было, чтобы сделать что-то против власти. Если уж оказавшись в роли президента так ничего не смог реально изменить, так теперь уж точно не получится — плетью обуха не перешибёшь! Впрочем, иногда задумывался о том, что мог бы предпринять, однако всё впустую. Хотя смотреть на то, что они творят, уже нет сил — это же какое здоровье надо иметь, чтобы пережить такие времена? Да, время смутное, но ведь сами виноваты — верили, а вот теперь от этой веры остался только шиш!
Что особенно угнетает, так это отсутствие правдивой информации. Оппозиционные газеты, телеканалы, интернет-сайты позакрывали, «вражеских голосов» по радио не слышно, по телевизору лишь победные реляции, да пустой трёп — в Москву доставили эшелон свиной тушёнки, у министра финансов породистая сука принесла сразу семь щенят, а певец Растворов справил свадьбу в павильоне «Рабочий и колхозница» на территории ВДНХ, причём женился то ли в пятый, то ли в двадцать пятый раз. Страшно представить, сколько денег потерял на дележе имущества после расторжения семейных уз, но ведь всё равно не бедствует. А мог бы и сэкономить, приняв ислам — количество любимых женщин в гареме ничем не ограничено. При нынешних властях и такие чудеса вполне возможны — по слухам, что ни день, то либо возникает новая республика, либо переименовывают города, возвращая давно забытые названия.
— Делать этим пустобрехам нечего, а народ страдает!
Так Иван Лукич прокомментировал последние сплетни, которые ему выложила Ляля. А она только развела руками:
— Других новостей у меня нет, и похоже, что в ближайшее время не будет. Правительство ужесточило цензуру, даже электронная почта не всегда работает.
— А по мобильнику разве нельзя что-то сообщить?
— Телефонные переговоры давно уже прослушивают. Не то скажешь — может нагореть, останешься без премиальных, а то и с волчьим билетом пойдёшь на все четыре стороны, если в эфире скажешь что-нибудь не то.
— Строго у вас!
— А ты как думал? СМИ — это же испокон веков не более, чем средство одурачивания.
Против этого трудно возразить, хотя и свобода слова ничем, в сущности, не лучше. Сейчас только власть дурачит, а тогда бы этим занимались все, кому не лень, и попробуй разобраться в винегрете из бабьих сплетен и чьих-то домыслов. В общем, куда ни кинь, всюду клин, и непонятно, в каком мире существуем — в реальном или в созданном чьей-то злокозненной фантазией.
