будут соответствовать нашему культурному уровню. В противном случае мы вынуждены будем выехать в город Йоркшир, где живут такие же простые люди, как мы. с хорошим знанием английского языка.
С искренним к Вам почтением
Константин П. Селимонов, эсквайр
Еще не вставало солнце над прериями, еще посапывали жеребцы в корале, еще не седлал старший ковбой свою любимицу кобылу Долли, когда за тысячи километров от Дикого Запада, в Горстройпроекте, пронесся с быстротой летящего лассо слух о смене начальства…
Степан гудков стоял, чуть побледневший, широко расставив ноги в потертых джинсах, и курил. Он не замечал устремленных на него взглядов. Как всегда, когда предстояло опасное дело, он весь уходил в себя, вспоминая…
А ему было что вспомнить. О его умении укрощать начальство ходили легенды. Их было восемь на памяти Гудкова — восемь директоров, восемь «темных лошадок». И все они, словно завороженные Гудковым, быстро теряли свой норов и мирно пощипывали его сослуживцев, а он, так и не выпустив за десять лет работы ни одного проекта, ни разу не выпал из своего старого доброго седла инженера-проектанта.
Мистика? О нет! Человек в джинсах не верил ни в черта, ни в амулеты! Только расчет! Первый начальник Гудкова сбросил трех отчаянных молодцов с обветренными от бесконечных прогулов лицами. Гудков удержался — стал болеть за любимое начальником «Динамо». Со вторым он болел за «Спартака», а когда этот второй покинул высшую лигу, стал болеть с третьим…
Он умел многое такое, что не снилось даже огрубевшим в прериях ковбоям. Кто из них, способных по ржанию кобылы определить, насколько разбавлено пиво в таверне «Лошадиный зуб», мог так же, как Гудков, увлечься вместе с начальником собиранием марок или бегом трусцой? Кто мог так, как Гудков, на полном скаку примчать директору ящик пива жарким днем, ловить с ним холодной зимой рыбу на мормышку или женихов для перезревших дочерей?
Кто мог, прицелясь в игольное ушко, вышивать крестом вместе с директрисой и ловко закатывать консервные банки? Никто…
Но схватка, что предстояла ему сейчас, была ни на что не похожа. У новенького, кажется, не было никаких побочных интересов. Даже место молоденькой секретарши заняла старушка, поднимавшая телефонную трубку двумя ручонками…
Вот почему был бледен Степан Гудков. Вот почему, когда настал час схватки, сотни сослуживцев устремились к замочной скважине в двери директорского кабинета, и топот их ног напоминал гон дикого табуна… Директор посмотрел на Гудкова бешеным взглядом мустанга, потянул ноздрями воздух и поднялся на ноги. Мышцы Степана напряглись.
— Где проект? — спросил мустанг, нетерпеливо перебирая бумаги.
Осторожно, следя за каждым движением противника, Гудков протянул вперед рулон, похожий на дуло винчестера.
Мустанг дернул шеей:
— И это жилой дом? Ни окон! Ни дверей! Не дом, а огурец!
Гудков напружинился, готовый отпрыгнуть в любую секунду:
— Похоже, правда? Вы, видно, тоже консервированием огурчиков…
Мустанг взвился на дыбы:
— Еще раз спрашиваю: где окна?!
Вот она, смертельная секунда! Ошибись — и затопчет, затопчет! Уже чувствуя разгоряченное дыхание мустанга у себя над ухом, Гудков произнес сквозь зубы:
— Ну забыл. Такое горе ведь — «Спартачок»-то наш…
И снова ошибка! Мустанг пошел кругами вокруг стола, выплясывая какой-то дьявольский танец смерти:
— Прекратите делать из меня папуаса! Я в последний раз…
Но Гудков не дрогнул. Восемь лет езды на директорских шеях — о, это будет почище любого родео!
— Вы о каком папуасе? С марки Новой Гвинеи? С бубном в зубах? Я ведь тоже увлекаюсь…
Пена клочьями полетела с губ мустанга:
— Довольно! Вот ручка, бумага — пишите заявление!
Прыжок — и Гудков почувствовал себя на коне:
— Понял! Играть в слова будем? «За-я-вле-ни-е». Посмотрим, кто больше…
Мустанг задышал всей грудью, заходил по кабинету часто-часто… Человек в джинсах не давал ему опомниться, он словно слился с иноходцем, шел за ним след в след модной трусцой.
— Так, хорошо, следите за дыханием…
Обессиленный мустанг рухнул, удары стреноженного сердца гулко отдавались в тишине.
— Сердечко-то болит? — участливо поинтересовался Гудков.
Мустанг кивнул.
А Гудков уже набрасывал узду:
— Под левую лопатку отдает?
— Отдает, — эхом отозвался мустанг.
— Вот и у меня так же…
Мустанг совершенно человеческим взглядом, с интересом посмотрел на Гудкова:
— А вы что принимаете?
— А вы?
— Я…
— И я…
Спустя час качающейся походкой ковбоя гудков вышел из кабинета. Он был без хлыста, крупные капли пота блестели на лбу. Сотни пар глаз устремились на него:
— Ну как? Как он?
— Будем жить! — коротко бросил Гудков и пошел к своему коралю на третьем этаже Горстройпроекта…
Подходит август месяц, пора с семьей в отпуск ехать, а куда — решить не могу. Дочка говорит:
— Поедем в круиз.
— Это где? — спрашиваю я. — Мисхор знаю, Круиз — первый раз слышу.
Дочка объясняет, что круиз — это морское путешествие на теплоходе по маршруту Одесса — Батуми — Одесса.
«Места неплохие, — думаю я. — но что-то слово «круиз» мне не очень нравится — не совсем понятное и даже подозрительное».
А дочка не унимается: поедем, поедем, мол, такое путешествие, что закачаешься!
Жена дочке поддакивает. В результате поехали. И прямо скажу — качало меня только два раза: когда билеты брал и на обратном пути под Новороссийском. А остальное время больше трясло и в основном нервировало.
Началось с посадки. Поднимаемся мы по трапу на теплоход, тут подходит к нам симпатичная девушка и говорит:
— Здравствуйте. Я вас провожу в каюту.
— Кого — вас? — спрашиваю я.
— Вас.
— А вы знаете, кто мы?
— Знаю. Вы пассажиры нашего корабля.
— Ха! А может, мы жулики какие или проходимцы? Почему вы у нас не спрашиваете документов?
— Зачем? У вас есть билеты. Разрешите я вас провожу в каюту.
— А это к чему? Мы что, маленькие? Сами найдем! — сказал я, взял у девушки ключи и пошел искать каюту. Полчаса проходил. Наконец нашел. Жарища невыносимая.
— Открой окно, — говорю я дочке.
— Не окно, а иллюминатор, — говорит она. — Но он вряд ли поможет. Лучше
