— Ничего, справится, — буркнула Ева.
Руби тяжело встала со стула.
Вернувшись на кухню, Руби громким шепотом сообщила Дереку:
— Говорит, что нет, она отказывается, и для нее проще съесть собственную рвоту. — Повернувшись к Джо, старуха добавила: — У нас одно время была собака, которая так делала… омерзительно! Я ужасно обрадовалась, когда псина сдохла.
Улыбка Дерека померкла.
— Руби, я не могу уйти, не побеседовав с Евой. Я весьма опытный и уважаемый журналист. У меня есть профессиональная гордость. Поэтому, мэм, не соблаговолите ли снова сходить наверх и сообщить вашей дочери, что я брал интервью у каждой знаменитости, попадавшей в Ист-Мидлендс. Я вел бой с тенью с Мохаммедом Али, задавал Нельсону Манделе откровенные вопросы о его прошлой террористической деятельности и, да упокой Господь ее душу, флиртовал с принцессой Дианой. — Он наклонился и доверительно шепнул Руби на ухо: — Богом клянусь, она заигрывала со мной в ответ. Я чувствовал, что будь она без свиты, и мы бы выпили вместе, а потом… кто знает, что могло бы случиться? Я был готов, она была готова… — Он замолчал и похотливо подмигнул Руби.
Та восторженно замерла. А затем заговорщицки кивнула и отправилась обратно.
Ева нетерпеливо ждала отъезда микроавтобуса, но услышала только мать, болтающую с лестницей:
— Хорошо тебе, лесенка, стоишь себе и стоишь, а мне приходится по тебе вверх-вниз карабкаться. Да, знаю, ты поскрипываешь, но ты хотя бы деревянная. А когда поскрипываю я — скрипят мои живые косточки, и жуть до чего больно.
Еву это не удивило. Мать постоянно разговаривала с предметами обихода. Только вчера Ева стала свидетельницей, как Руби упрашивала: «Ну же, утюжок, побереги парок, мне еще три Евиных ночнушки надо прогладить».
Руби оперлась о косяк, силясь восстановить дыхание.
Ева стояла на кровати, взирая на мать сверху вниз.
— Ну? Почему они еще здесь?
— Ты не можешь сказать «нет» Дереку Плимсоллу! — прохрипела Руби. — Он брал интервью у принцессы Дианы, когда голубушка еще была жива!
Джо просматривала на экране камеры интервью с Руби. Алая помада создавала впечатление, будто губы старушенции перепачканы кровью.
Руби говорила:
— Ева всегда была немного странной. Не один год мы думали, что у нее с головой не в порядке. Представляете, она разыгрывала пьесы в саду, используя игрушечного кролика для немых ролей. Могла целый день так дурачиться, а я только изредка выходила посмотреть, что она там делает. Брала с собой вязание, чтобы время с пользой скоротать. Кстати, кролик играл из рук вон плохо.
Джо обратилась к Дереку:
— Нельзя использовать общие планы. Старуха так расставила ноги, что видны ее огромные трусы.
Джо была уже до чертиков сыта. Любовь к киноправде сподвигла ее на изучение кинематографии в Голдсмите, но Джо надеялась работать с Майком Ли и импровизирующими профессиональными актерами, а не с простыми людьми. Перед камерой «уличные» безнадежно мямлили и без конца скатывались на клише вроде «такой кошмар», «мы были в шоке», «я еще не до конца осознал произошедшее» и — затасканное до дыр — «я на седьмом небе».
Через пять минут, когда Ева так и не спустилась, Дерек сказал:
— Хватит зря терять время, я иду наверх. Давай, за мной!
Дерек слегка нервничал. В прошлом он пережил несколько неприятных неожиданностей, например когда спросил у стотрехлетнего мужчины, в чем секрет его долголетия, а тот выкрикнул: «Дрочка!» Медленно поднимаясь по лестнице, журналист насвистывал бодрящий мотивчик из «Изгоняющего дьявола».
— Мы шагаем по тонкому льду, Дерек, — предупредила Джо, плетясь следом и снимая на ходу.
Одолев все ступеньки, Дерек прошипел Руби, застывшей в дверном проеме:
— Прочь с дороги, вы заслоняете кадр!
И протиснулся в комнату, отпихнув Руби.
— Сногсшибательный кадр, как ты отшвыриваешь старушку, Дерек, — прокомментировала Джо.
Увидев Дерека Плимсолла и незнакомку с камерой на плече, Ева завопила:
— Мама, не пускай их! Закрой дверь!
Руби не знала, что делать. Джо тоже растерялась, ей не нравилось происходящее. Симпатичная женщина в видоискателе была явно напугана, но Джо прежде всего удивилась яркости абсолютно белой комнаты. Освещение было превосходным, и телевизионщица не считала возможным выключать камеру, а потому настроила баланс белого и продолжила снимать.
Ева нырнула под одеяло, продолжая кричать:
— Мама! Мама! Звони Александру! Его номер в записной книжке!
Джо все же исхитрилась снять лицо жертвы, прежде чем та накрылась с головой.
В кадр вошел Дерек и объявил:
— Я в спальне женщины по имени Ева Бобер — или, как называют ее десятки тысяч людей, Святой Из Пригорода. Меня пригласила в дом мать Евы, миссис Сорокинс, но сама святая — стеснительная и нервная особа, и она попросила, чтобы ее лицо не снимали. Программа «Сегодня в Ист-Мидлендс» с уважением отнеслась к ее просьбе. Итак, вот этот бугор на кровати и есть Ева.
Видоискатель Джо нацелился на холмик под белым одеялом.
Из-под укрытия донеслось:
— Мама, ты здесь?
— Да, но я еще не отдышалась, — отозвалась Руби, плюхаясь на стул. — Весь день прыгала туда-сюда по лесенке, как чертов кузнечик. В мои-то семьдесят девять я уже слишком стара для такого переполоха. И еще у меня внизу пирог в духовке, за которым нужно следить.
— Миссис Сорокинс, мы тут снимать пытаемся! — закричал Дерек. — Прошу вас, ничего не говорите, не свистите и не пойте!
Руби встала и заявила:
— Не буду я здесь сидеть, коли меня не желают видеть.
Она вышла из комнаты, прислонилась к перилам, тяжело обмякла и стояла так, пока не почувствовала в себе силы спуститься на кухню, где принялась искать записную книжку Евы. Первым там значился номер Александра, записанный его почерком. Руби села за кухонный стол и с трудом нажала на кнопки телефона в правильной последовательности.
Александр ответил немедленно:
— Ева?
— Нет, Руби. Она просит, чтобы вы заглянули сюда. Здесь люди с телевидения, а Ева хочет, чтобы они оставили ее в покое.
— Что? Ей нужен вышибала?
— Да, она хочет, чтобы вы пришли и выгнали их отсюда, — проворчала Руби, выходя за рамки указаний Евы.
— А почему я? Я ведь не уличный боец.
— Да, но темнокожих ведь больше боятся, верно?
Александр хмыкнул в трубку.
— Буду через пять минут. Принесу свои смертоносные кисточки для рисования.
— Вот и ладненько, потому что мне уже опротивела вся эта грызня. Я домой пойду.
Руби аккуратно поставила телефон на базу, надела пальто и шляпку, взяла свою сумку и вышла в холодный полдень.
Между тем Ева заставила Джо выключить камеру и теперь сидела в постели со сложенными на груди руками, похожая — по мнению Дерека — на современную Жанну д’Арк.
Дерек увещевал:
— Ну что, вы поступите как разумная женщина и дадите мне интервью сами или же мне сказать все что заблагорассудится за вас? Если так, боюсь, вам не понравится то, что я сочиню.
— Все, что я хочу вам сказать: вон из моего дома!
— Мне это не нравится, — нахмурилась Джо. — Ты угрожаешь интервьюируемой, Дерек, и мне придется сообщить об этом в управление персоналом.
— Все нормально, всегда можно вырезать сомнительные эпизоды во время монтажа.
— Но я не занимаюсь монтажом. Я снимаю реальную картинку, как диктует киноправда.
— Ты не была столь принципиальной, когда на прошлой неделе мы поймали на пороге безутешную вдову.
— Какую именно? На прошлой неделе были две безутешные вдовы.
— Ту, чей идиот муж упал в промышленную тестомешалку.
— Я тогда с тяжелым сердцем поступилась своими убеждениями.
Дерек схватил Джо за плечи и прошипел:
— Зато тебе удался шикарный высокохудожественный финал, когда по ее лицу катились сверкающие слезы, — ты будто радугу поймала.
