— Хочешь помочь? — спрашивает он. — Тогда уйди с дороги.
— Ты не имеешь права… Ты сам сделаешь только хуже. Ты не можешь так с ним поступить.
— Я сказал идти тебе домой, а не подслушивать. Это не твое собачье дело. Разговор окончен.
Она бьет его сумкой с учебниками, она кричит на всю улицу:
— Арис Лофицкий! Ты такая скотина! Эгоистичный мудак! Ты такой же, как Шумгин! Вы не помогаете! Вы не смягчаете! Вы заставляете его терпеть! Взрослые это закончат. Ты не взрослый, прекрати притворяться. Ты тоже ничего не знаешь!..
Стах вырывает сумку из ее рук, отбрасывает в сторону, хватает за тонкий пушистый ворот ни разу не зимней курточки. Маришка мигом затыкается и, разозлившись и раскрасневшись, тяжело дышит. Он цедит:
— Разговор. Окончен.
Он отпихивает Маришку. И едва поворачивается к ней спиной, она его толкает. И думает с ним драться.
Девчонка!
Да еще и такая хлипкая, на каблуках! На гололеде.
Ну-ну.
Стах хватает ее, подставляет подножку и укладывает на тротуар, словно куклу. И вдруг смеется над ней:
— Доигралась?
Она злится и думает его оцарапать. А когтища у нее ничего. Стах перехватывает ее руки. Смягчается:
— Марина, ты зачем такая боевая? Ты же девочка.
Маришка демонстрирует ему средний палец и говорит, что он:
— Сексист недоделанный.
Стах начинает хохотать. Она пытается вырваться, подняться и зарядить ему пощечину — и все одновременно. Он удерживает ее, прячет заледеневшие руки, покрасневшие на морозе, в тепле своих ладоней… и вдруг перестает веселиться.
Маришка плачет. Это еще больше ее злит. Она брыкается с утроенной силой. И слезы у нее черного цвета — и расползаются серыми дорожками по лицу. Стах театрально пугается:
— Марина, отставить истерику. Тебе нельзя, ты же будешь, как пугало…
— Ах ты!..
Она все-таки вырывается и все-таки заряжает ему по лицу. Он успевает закрыться руками до того, как попадет под барабанную дробь ее кулаков. И хохочет.
— Ну ты и сволочь, Арис!.. Просто форменный козел!
— Ничего себе, — впечатляется. — Это еще как?
— Урод рогатый, вот как!
Ему смешно, и она никак не может сопротивляться абсурду. Уже сама смягчается. Или смиряется, что он дурак. Перестает драться и спрашивает расстроенно:
— Ну и чего ты ржешь, мудила?..
Стах улыбается, смотрит на нее — с потекшей тушью, пожимает плечами. Потом говорит:
— Забавная ты.
Она пихает в ответ. Обижается:
— Еще теперь и «как пугало»…
Он снова хохочет. Она осматривается вокруг себя:
— Ну и куда ты бросил мою сумку?..
Стах подрывается с места, отыскивает. Тянет Маришке руку, помогает подняться. Интересуется:
— А ты не задубела? Ходишь раздетая.
— Ты раздетых не видел.
Стах не отрицает.
Маришка ковыряется в полученной сумке, где есть, кажется, все, но минимум учебников, и пытается оттереть тушь, глядя на себя в зеркало и размазывая грязь по щекам.
— Ну что ты наделал?!
Стах снова смеется, уже больше от того, что она — нахохлившийся воробушек.
— Да хватит ржать!
— Чего ты разревелась? — не понимает он.
— Мудак потому что!..
— А если конкретней?
Она не может конкретней и пихает Стаха, чтобы отвалил. Он усмехается. И стоит рядом, уже не настроенный с ней воевать. Потому что на самом деле… Она не из-за него. Она из-за Тима.
Плохо Тиму, не ей. Она ругается, что плохо. А Стах смеется.
Он серьезнеет. Дает ей шанс, который не дает ему Тим. И спрашивает, чтобы начать с чего-то:
— Как ты разговорила его?..
Она поднимает взгляд.
— А разговорила?.. — произносит как: «Ты с ума сошел?» — Из него собеседник, как из меня порядочная дева.
Стах прыскает.
— Разговорить любого можно, даже самую скрытную мразь. А котика — нет. Потому что он котик. Захочет — даст себя погладить. Не захочет — весь изогнется, зашипит и руки расцарапает.
Да. Похоже на Тима.
Стах наблюдает, как Маришка приводит себя в относительный порядок. Она показывает ему лицо со всех сторон, спрашивает:
— Все?
— Получше…
Она хмурится, но больше не пытается вернуть прежний вид макияжу. Вздыхает, закрывает сумку. Дышит паром на руки.
— А ты не знала о нем?.. Только с Шумгиным общалась?
— Я Шумгина еще лопаткой лупила в песочнице. Он потом пошел в тридцать вторую, а меня сюда отправили. Лучше бы в своей тридцать второй и оставался. Но нет, надо на врача, надо экзамены, сильная химбио база… Он всегда был заморочный, что высшее и все такое. Ну так-то, конечно, по оценкам их класс — образцовый. Половина — постоянные участники олимпиад. Нам вечно ставят в пример, что вот на год младше, а какие молодцы. Только эти молодцы всех своих классных террорят. У них еще вечно попадаются молоденькие дурочки с красными дипломами и какой-нибудь высшей квалификацией, а потом сидят и плачут… Мы лично наблюдали, как наша Алевтина отпаивала одну такую в лаборантской чаем, под коньячные конфетки…
— Алевтина — это?..
— Семенова. По биологии. Она без конца: «Ой, какой класс, какие умницы, как им не повезло»… Я считаю, они все мрази поголовно, а не умницы. Ходят, как павлины, и думают, что им все можно. Там такие стервозные суки учатся, просто тошнит… А котик не такой… Он, конечно, со своими тараканами, но он добрый, не высокомерный, не дурак. Надо, чтобы его папа из этого класса забрал. Чего он сам не уходит? Я уверена, что ему угрожают…
Стах думает. Возобновляет шаг. Маришка спешит следом и внимательно за ним наблюдает.
— Я поэтому и говорю… — начинает она.
— Он уйдет, — перебивает Стах. — Я увезу его в Питер.
— В смысле — увезешь?..
— В прямом. Мы уедем. И назад не вернемся. Если хочешь мне помочь, узнай, чем ему угрожают. Ты сделаешь свое — я сделаю свое. Если получится — хорошо. Не получится — я сам.
— Он не скажет…
— Значит, узнай не у него. Если «разговорить можно любого», разговори какую-нибудь «мразь».
Маришка тормозит на месте, издает какой-то странный звук, словно короткий скулеж, и спрашивает:
— И как я это сделаю?!..
— Придумай.
— Арис…
— Насчет Ариса тебе уже сказал. Разговор окончен.
VII
Стах встает у двери в квартиру. Прикрывает глаза. Выдыхает. Так, теперь самое сложное. Он вставляет ключ, проворачивает в замке. Блин, только бы не накосячить… Держаться версии, что сходили к врачу. Держаться версии, что получилось в стационар. Он может не быть радостным, если с Тимом неладно. Он может переживать. Он может, да?..
— Стах, почему так поздно?
Он прижимается к двери спиной. Натягивает на губы улыбку.
— Что случилось?
— Ходили с Тимом к врачу.
— Что сказал врач?..
Стах молчит. Она пугается. Он торопится:
— Ничего толком пока не сказал… Можешь… может… потом… навестим его на каникулах. Сделаешь пирожных. Ему нравится, как ты готовишь.
Стах следит за матерью с опаской. Она вроде не взрывается. Не начинает шуметь. И Стах понимает, когда буря стихла: он ляпнул вперед событий…
========== Глава 28. Кого ты выбираешь? ==========
I
Вода отражает солнце. Света так много, что больно глазам. Стах щурится. Ему кажется, что на горизонте небо сливается с морем — или наоборот. Ветер сушит кожу. Стах облизывает губы — соленые на вкус.
Он снова поворачивает голову. Он снова смотрит — и не может перестать.
Голос едва различить среди таких же — незнакомых, он слишком далеко:
— Ты не идешь?
Мальчишка поднимает взгляд — со страницы. Щурится, закрывается от солнца рукой. Качает головой отрицательно.
Стах встречает взгляд его глаз — и прячет свой, ощутив озноб, хотя утро клонится к обеду, изнывая от жары. Потом он не выдерживает и просит — еще: уставляется снова, хотя знает, помнит — больше этой встречи не выйдет. Ни сегодня, ни завтра. И в какой-то момент Стах осознает с соленой обреченностью — под вкус губ, под вкус бриза, что у мальчишки лицо Тима.
