Казачьего рынка – атаманом Александром Моисеевичем Либерманом.
– А это… Это наши казаки… Они предлагают Вам поднять чашу за открытие сезона, – Павел Петрович протянул атаману Либерману Рог Изобилия, и тот быстрым профессиональным движением плеснул в него из какого-то засаленного кувшина красно-коричневой бурды.
Взяв кубок, Пахом Анатольевич осторожно передал его стоящей слева от него Камилле Борисовне, как бы для того, чтобы она подержала, пока он будет расшаркиваться с делегацией. Камилла отработанным ловким движением незаметно слила содержимое рога в стоящее на полу колесницы пластиковое ведро, достала из сумочки бутылку коньяка «Ной», ополоснула им рог, слив использованную коньячную жидкость в то же ведро, после чего достала из другой сумки бутылку «Хеннесси» и вылила ее почти всю в промытую и продезинфицированную полость рога. Завершив колдовское действо, за которое ее в Средние века обязательно медленно сожгли бы на костре, а в наше время в Средней полосе и до костра бы донести не успели, Камилла вернула Рог Изобилия тостующему.
– Любо! – Громко прокричал Пахом Анатольевич, не дослушав картавящего атамана, и поднял Рог-кубок, демонстрируя народу свою демократичность и простоту. Опрокинув за раз почти пол-литра дорогого коньяка, мэр раскраснелся и повеселел, – Музыку! Вперед! Я открываю сезон! – и уже тише, озираясь по сторонам – Камилла, плесни еще… А жена моя где?
Колонна двигалась по широкому проспекту с севера на юг, собирая на пути своего движения толпы сочувствующих из случайно получивших выходной день работников городских предприятий, выполняющих свой гражданский долг чиновников, переживающих родственников и просто прохожих. Каждая составная часть процессии жила по своему сценарию, отрабатывая свою функцию. Танцовщицы, которые ранее как заведенные крутились на пилонах, размахивая перьями и виляя бедрами, войдя в зону, контролируемую пчелами, перешли на более спокойные композиции, состоящие в основном из карабканий вверх по шесту и сползанию с него же, вроде как вывалянный в перьях заспанный пожарник во время тревоги, спустившись по шесту вниз, к машине, вспомнил, что забыл надеть штаны и пытается вернуться тем же путем на верхний этаж, но сил не хватает. Лимузины, отрезанные от зрелищ «административными препонами», не желая следовать за пританцовывающей главной задницей города, рванули вперед, подобрав по пути нескольких пеших танцовщиц в костюмах жар-птиц. Диван продолжал обслуживать клиентов, теперь по обе стороны от водителя сидели конвоиры из автозака и медсестра из колонны медиков.
Спецмашина-длинномер с манипулятором от коммунальных служб, присоединившаяся к процессии уже в движении по проспекту, везла огромную деревянную бочку, закрытую сверху высоким сварным куполом из арматуры, с запертым в ней Ихтиандром. На борту бочки спереди красовалось двустишие, выведенное крупными буквами:
Чтобы выйти на свободу,
Оплати долги за воду!
Рядом с бочкой была установлена плаха, у которой, поигрывая топором, стоял палач в средневековом балахоне, надетом поверх него сигнальном жилете с надписью: «САХ – Спецавтохозяйство по уборке города» и колпаке с маской, полностью закрывающей лицо. За плахой на двух столбах был натянут баннер с надписью:
Лучше голову на плаху,
Чем иметь долги по «САХу»!
Еще дальше к заднему борту рядом с деревянным колесом, сделанным из катушки из-под кабеля, стоял инквизитор в черной сутане и черной широкополой шляпе и со страшным прибалтийским акцентом зачитывал с огромного свитка списки имен злостных неплательщиков. Катушка неторопливо прокручивалась, на ее боковых плоскостях просматривалась надпись, написанная на ломаном русском:
Кто не-е платит в «Тепло-о-сеть»,
Тот на-а дыбе-е пови-и-сеть…
Усатый пекарь отворил заслонку печи, и запах выпечки потек во все стороны, разносимый едва уловимым майским ветерком. Поддевая лопатой то булочку, то пирожок, то калач, он подносил лопату желающим, быстро выстроившимся в очередь позади медленно ползущей по асфальту печи. Одними из первых на запах приковыляли освободившиеся от надзора конвоиров пилигримы, но, не успев плотно набить карманы, они были решительно оттеснены цыганами. Слуги Морганы-Богосовой, также проголодавшись, решили притормозить и, оставив всадников апокалипсиса и свою госпожу, пристроиться поближе к печи с бесплатными харчами, но попали в засаду, оказавшись запертыми между защищенными от нечистой силы цыганами и инквизитором-коммунальщиком, угрожающе зачитывающим их имена перед дыбой.
Осел из Бременских, каким то образом отстегнувшись от своей повозки, весело проскакал через толпу цыган к пекарю, и, протянув копыто с полиэтиленовым пакетом, попросил «насыпать для ребят», затем, лягнув наиболее наглую цыганку, пытавшуюся снять с него уздечку, также энергично поскакал обратно.
– Братан, дай закурить, – утомленный Конь пилигримов смотрел на своего свободного собрата по гужевому делу печальными глазами из-под гривы, – Нет мочи, как никотину хочется, хоть каплю…
– Да, курить очень хочется, а руки заняты, – подтвердил Бык, также обращаясь к Ослу, – да и от булочки с маком я бы не отказался, если у тебя денег нет.
– И горло промочить…, – продолжал Конь…
– Ну и бабу, бабу в перьях, – продолжал пускать слюни Бык.
Осел, сняв копыто, охотно поделился с коллегами пирожками, покормив голодающих с руки, распрямив ладонь, чтобы сберечь пальцы. Потом достал из-за подпруги маракас, перевернул его ручкой кверху, открутил пробку на конце ручки и налил содержимое инструмента в пластиковый стакан, вынутый из пакета с пирожками, дал обоим отхлебнуть, после чего предложил каждому по сигаретке.
– Благодарствую, добрый человек, попадешь в КПЗ, мы тебе тоже поможем, – Конь торопливо раскуривал сигарету, одновременно дожевывая пирожок с печенью.
– А у меня с яйцом, – радостно сообщил курящий Бык.
– Тебе вообще сегодня с яйцами везет, Конь кивнул на ту часть бычьего костюма, которая была похожа на огромное вымя с напрочь стертыми сосками.
Тем временем казаки и цыгане объединились и пели во все горло казачьи песни. Группа пластунов с нагайками прорвалась к всадникам апокалипсиса, оставшимся без защиты с тыла, спешила их и, завладев квадрициклами, верхом вернулась к товарищам.
А на вершине торта борьба перешла в партер. Упрямый индеец никак не хотел покоряться завоевателю, ловко уворачиваясь от захватов и сбрасывая противника, в конце концов, он подмял конкистадора под себя и обхватил его руками вокруг пояса сверху вниз, зафиксировав его шлем у себя между колен.
– А что там происходит? Там на торте? – Градоначальник отхлебнул из рога и покрасневшим глазом покосился на Павла Петровича.
– Там ситуация такая: этот, что в доспехах, по замыслу режиссера из «Одинокой свечи» должен пленить краснокожего и сорвать с него золото, ну то есть совсем все, там ведь нет больше ничего… Но наши ребята индейца подменили, вместо их танцора-гомика там сейчас племянник Карена – мастер спорта по вольной борьбе, он на чемпионате проиграл на спор, ну и теперь отрабатывает. Смотрите, как он честь свою спортивную защищает,
