Спать я не ложился, дожидался Бернарда. Явился он только в 11.35 вечера.
— Где ты был? — спросил я. — У миссис Льюис-Мастерс?
— Кореш, ты видишь перед собой самого счастливого человека на свете! Я сделал Доротее предложение, и она согласилась! — Он улыбался во весь рот, демонстрируя пожелтевшие от табака зубы. — Конечно, на определенных условиях. Я должен сбрить усы — какая жалость, но что поделаешь. Мне нельзя прикасаться к алкоголю до обеда, и я не должен склонять ее к сексу чаще чем два раза в неделю. А, и еще кое-что: мне нужно в целом приобрести некоторый лоск.
— И когда же вы с Доротеей поженитесь при таких-то условиях?
— О, не в ближайшие годы. Но я переезжаю к моей старушке. Заживем как два голубка.
Дневник, мне бы за него порадоваться, но я лишь завидовал. Тем не менее выдавил:
— Поздравляю, Бернард.
Он предложил выпить за его новое счастье, но я, использовав железный довод «рак», отправился в постель. Лежа без сна в темноте, я задавался вопросом: в курсе ли Бернард, что он станет отчимом мужчины средних лет из Тимбукту?
И размышлял о том, что никто никого по-настоящему не знает и что жизнь любого человека — загадка.
Четверг, 10 апреля
Еще одна терапия.
Утром мать отвезла меня в поликлинику. Проезжая мимо школы, мы увидели группу упитанных немолодых женщин — они организовали пикет у ворот школы. Некоторые размахивали плакатами «ГОРДОН БРАУН НАС ОГРАБИЛ», «НЕ ТРОНЬ НАЛОГИ, А ТО ПРИДЕТСЯ ДЕЛАТЬ НОГИ!»
Мать помахала им и нажала на клаксон в знак солидарности.
— Гордон с ума сошел, — покачала она головой. — Зачем ему повышать налоги школьным поварихам?
— Я больше не могу разговаривать о политике. Химиотерапия нивелировала мои политические убеждения. И я уже не вижу разницы между нашими основными партиями.
Припарковавшись у поликлиники, мы договорились, что мать заберет меня через час. Но, прежде чем уехать, она попросила:
— Когда будешь обсуждать с Мартой свою депрессию, не сваливай все на меня, ладно? Я с ней немного знакома по курсам «Мобильные колясочники» — ее мать в латиноамериканской группе.
Марта рассмеялась, когда я рассказал ей о просьбе моей матери, и уже через несколько минут я чувствовал себя в ее обществе совершенно свободно. Кресло из ИКЕА и подставка для ног были невероятно удобными. И мне понравилась морская тема в декоре комнаты. Ароматизированная свеча на маленьком белом камине была вставлена в подсвечник в форме маяка. Рядом с моим креслом стоял видавший виды кофейный столик, а на нем кувшин с водой, стакан и коробка бумажных носовых платков в пастельных тонах. На стенах висели фотографии в рамках, некоторые я узнал:
— Мартин Парр. Мы торговали его альбомами.
И я, и Марта разглядывали снимок пожилой пары в приморском кафе. Они сидели друг против друга, молчали, обоим было явно неуютно. Снимок сочился старческой тоской, когда не о чем больше говорить. У меня перехватило горло и, к моему ужасу, из глаз потекли слезы.
К концу нашей встречи коробка с платками была почти пуста, а корзина для мусора наполовину заполнена мокрыми бумажками.
Провожая меня до двери, Марта подытожила:
— У вашей депрессии, Адриан, основательные причины. Возможно, в следующий раз мы сумеем хорошенько их обсудить.
Я заверил ее, что на следующей неделе не буду хныкать все отмеренные нам пятьдесят минут, и вышел, тихонько притворив за собой дверь.
Мне нравятся такие женщины. Хотя одному из моих первейших требований — тонкие запястья и лодыжки — Марта не соответствовала, но у нее волнистые каштановые волосы и лицо как на старинных фотографиях. Одета она была в просторную одежду разных оттенков серого, поэтому о ее фигуре мне трудно судить.
В машине я спросил мать, что ей известно о Марте.
— У нее взрослые дети, — ответила мать, — а муж погиб под лавиной.
— Какое несчастье.
— Да, но это стильный способ умереть.
— Все зависит от того, на каком лыжном курорте он погиб. Если на стильном, то да.
— Какой же ты чертов сноб, — буркнула мать.
— А ты говоришь «ашиш» вместо «гашиш». И ведь не потому, что ты француженка, верно?
До дому мы доехали в молчании.
Когда я вылезал из машины, мать остановила меня:
— Не расскажешь, чем вы занимались там на терапии?
— Нет.
— Надеюсь, ты не винил в своих бедах меня, — раскипятилась мать. — Может, в первый год я и отталкивала тебя, но потом я постаралась выправить наши отношения, разве нет?
Я опять уселся на пассажирское сиденье:
— Что значит «отталкивала»?
— Когда акушерка принесла тебя, — уныло произнесла мать, — я тут же вернула ей тебя обратно. Я не могла смотреть на тебя, не знала, что с тобой делать. До того я никогда не держала на руках новорожденного. И у меня были большие планы на свой счет.
— И кто же возился со мной?
— Отец. Он взял годовой отпуск. Многие мужчины на его месте слиняли бы, и немало было таких, кто называл его «бабой». В те годы мужчины к младенцам и близко не подходили.
Отпирая входную дверь, я подумал, что в следующий раз мне будет что обсудить с Мартой.
Пятница, 11 апреля
«Медведь» закрылся!
Да, дневник, наш стариннейший паб, в чьем названии и местонахождении увековечены те времена, когда Мангольд-Парва была эпицентром травли медведей, закрыт компанией, владеющей его недвижимым имуществом. Уркхарты уже переехали под Ливерпуль, в городок Киркби, где устроились помощниками-консультантами в паб, который показывали в телепередаче «Самые крутые пабы Британии».
Об этом печальном событии нас с матерью и отцом известила Жюстина из Конно-оздоровительного центра. Притормозила свою лошадь, увидев нас на дороге, как раз когда мы направлялись в «Медведя» пропустить по стаканчику с Бернардом и миссис Льюис-Мастерс.
— Так Уркхартам и надо, — заявил отец. — Чертов пандус к туалету для инвалидов был таким крутым, что без кислородного баллона на эту вершину было не забраться.
— Для деревни это настоящая трагедия, — огорчилась мать. — Больше не осталось мест, где можно напиться среди людей, а не дома в четырех стенах.
— В «Медведе» я праздновала мою помолвку, свадьбу и развод, — с грустью сказала Жюстина. Ее крупная черная лошадь начала трясти головой и перебирать подошвами — или как там называются лошадиные ступни. — Веди себя прилично, Сатана! — прикрикнула Жюстина.
— Она — ваша клиентка? — полюбопытствовал я.
Усмирив кобылу парочкой пинков, Жюстина ответила:
— Мои клиенты — несчастные, измученные люди. Лошади помогают им вновь обрести душевное равновесие.
— А я думал, вы лошадям возвращаете здоровье.
Жюстина рассмеялась:
— В нашем центре сейчас полно страдальцев из финансовой сферы.
— То есть хозяева вселенной теперь чистят у вас конюшни? — уточнил я.
— Да! — веселилась Жюстина. — И платят за это, не скупясь!
Когда они с Сатаной поцокали дальше, отец с горечью воскликнул:
— Вот что называется «легкие деньги»! Показали богатому психу лошадь, потом всучили ему лопату, а он и рад пахать.
У запертой двери «Медведя» мы увидели небольшую толпу скорбящих и среди них Бернарда с миссис Льюис-Мастерс. Я растрогался, заметив, что они держатся за руки.
— Бедная старая Англия снова под ударом, — ораторствовал Бернард. — Разница лишь в том, что на сей раз ее враг не Люфтваффе, а собственное правительство!
Толпа одобрительно загудела. Один из экс-завсегдатаев прокричал тонким старческим голосом:
— Надо чего-то с этим делать!
Толпа загудела еще громче. Однако, поворчав и поплакавшись еще немного, все потихоньку разбрелись, каждый в свою сторону.
