Ознакомительная версия.
Письмо
Моя дорогая!
Я опять с удовольствием и жалостью наблюдал вас. С большой симпатией и ненавистью слушал ваш захлебывающийся нахальный крик:
– Это я придумала ставить плиту выше отлива! Это моя идея сделать насос в ведре! Это я первая сказала, что Гриша бездарь!
Моя драгоценная, к концу возбуждающей встречи я отряхиваюсь по-собачьи, из моей шкуры брызги ваших криков: «Это я. Это я».
Счастье! Если бы вы были хуже внешне, слушать вас было бы неинтересно, но когда вы неожиданно показываете пальчиком, мы долго любуемся пальчиком, а потом ищем предмет. Как правило, это море.
– А я говорю, вода сегодня теплая, – говорите вы и опускаетесь. И опускаемся мы.
Да, я не мужчина. Вернее, нет, я не мужчина.
– Я чуть не поубивала весь автобус, – говорите вы кому-то, адресуясь мне.
– Я передушу весь ЖЭК, – говорите вы кому-то. Хотя все это мне.
– Кто лучше играет? – кричите вы не мне, но адресуясь.
– Вот объясните мне, – кричите вы другому, – какой актер сумеет?
И все это не мне, но мне. А я лежу и выкипаю.
Я отвечаю непрерывно, как пулемет, стреляющий в себя. От своих ответов я похудел и озлобился. На бегу, на ходу, в трамвае я отвечаю вам.
– Да, да, – кричу я вам внутри. Весь ваш облик – наглость. Наглость обиженная, наглость задумчивая, наглость спешащая, наглость любящая, наглость едящая, пьющая, слушающая и орущая. Прочь изнутри!
По веревке протянутой я бегаю от вас к правительству. Я ему даю советы. Из нас всех оно в самом сложном положении. Я сам не знаю, как дать независимость, оставляя в составе, как от труса ждать смелого решения, как искать истину в единогласии. Я согласен – делать что-то надо, и думать что-то надо, и я ночами должен, ночами, заменяющими день, и подменяющими вас, я должен, должен!
Я бегу и говорю:
– Да, да, да. Не могу я найти легких решений, и трудных решений, и средних решений, оставаясь в рамках Международного валютного фонда и соблюдая патриотизм.
Я один думал. Я с другом думал. Еще умней меня и холоднокровней.
Почему премьер должен думать о перспективе, если его завтра снимут? Почему он должен думать о перспективе? Я сам думал, я с друзьями думал, умней меня и холоднокровней. Мы напились того, что купили. Мы прекратили поиски решений, потому что сутки, а мы только на пороге.
Мы напились, и я любил, как мне кажется, от безысходности или меня любили от другой безысходности, или мы любили друг друга от общей безысходности.
Потом долго любили меня. Потом чуть-чуть любил я.
И снова вы.
Как вы кричали, что именно вы придумали третью сигнальную систему у человека. Что вы устроили Аркадия ремонтировать слуховые аппараты для гипертоников. Что это вы приспособили фотовспышки для чтения слепыми объявлений об обмене жилплощади. Что это вы дали телеграмму в Америку Эсфирь Самойловне прекратить поиски работы и сварить что-нибудь вкусное для мужа.
И я снова завелся и побежал к правительству.
– Что? Что? – кричал я. – Что это за идея использовать неплатежи для взаиморасчетов? Что это за идея считать долг Родине своей зарплатой, а армии не показывать противника уже десять лет?
А тут сзади завелись вы:
– Это я ему сказала, ставь здесь батареи, повесь там радиолу, и видите, как хорошо.
Все, все, все, все… Слишком много.
Такое количество идей тазепам не берет! Дормидрол в вену. Кровь вниз. От мозгов к ногам. И я принимаю смелое решение заткнуться внутренне. Перестаю подключаться. Мысленно я в стороне. Ни Кремль, ни вас, моя радость, не успеваешь поцеловать в задницу, как там уже чей-то зад, кто-то уже целует.
И тут я с содроганием узнал о переводе государственного транспорта в частные руки без права пользования на местах, а вы в это время придумали хлорофилл и глазное дно. И сто раз напоминали о том, что вы предупреждали…
Простите, ай донт ноу, ай гоу ин Yugoslavia partizanen in the Bosnia and Gerzogovina.
Бесконечно целую и крепко жму ваше горло, моя последняя.
Ваш кутюрье по матери.
Your boy-friend Michael.
В супружеской жизни самое неприятное – нестыковка во времени. Допустим, вы хотите ругаться, а она пошла спать. А вам надо. А вам просто надо: и время есть, и повод прекрасный, и все слова выстроились, как никогда. И не в кого всё это запустить. На ваш крик: «Ты что, спишь? – нет ответа. – Ты чего это вдруг ночью спишь?»
Нет. Такая жена нам не нужна.
Для скандала надо брать темпераментную, плохоспящую, легко переходящую на визг, плач и тряску особь.
Тогда вы всегда в хорошей форме: быстрый, чуткий, ускользающий, как молодая рысь.
Ночами не спите, а лежите в углу на тряпке с высокоподнятой головой и прислушиваетесь.
Из-за вашей манеры уворачиваться практически кончились все чашки и тарелки.
Это скандал музыкальный, скандал-концерт. Вначале ваш низкий голос «бу-бу-бу-бу-бу», затем вой, визг, плач, «а-а», «ба-бах», вступил сервиз – и тишина. Во второй части опять ваш живучий низкий голос – «бу-бу-бу», затем вой, визг, писк, трах и тишина.
В общем, такая жена бодрит и будоражит, но класса не дает. Для завершения жизни нужно брать звезду скандала, мастера слова, холодную, злобную, умную, припечатывающую с двух слов и навсегда.
Тогда визгом и плачем заходитесь вы.
Хватаетесь за стены, за таблетки, капаете мимо стакана и долгими отдельными ночами зализываете все, что можете достать.
Это высокий класс. Она действует не по поверхности, а калечит внутренние органы.
И кликуху дает точную, на всю оставшуюся жизнь: «Эй ты, придурковатое ничтожество». Когда вы с ней под руку идете по улице, она с вами так и обращается, как раз перед встречей с друзьями.
У вас через лицо проступает череп, и уже на черепе проступает улыбка.
– Решили подышать? – спрашивают друзья.
Как раз дышать вы не можете. Убить – да! Умереть – да! Все спрашивают: что с вами? И она спрашивает: что с вами? Отвечать некому – у вас звука нет.
Это настоящий, убыстряющий жизнь скандал. Между такими скандалами хороша любовь. Яростная, последняя, с потерей сознания, с перерывом на реанимацию. После чего она же подает на развод.
Ибо! Ах ибо, ибо – женщину скандал не портит, а освежает. Она скандалит – и живет. А вам крикнешь: «Что б ты подох!» – вы тут же исполняете.
Скрипка, вежливость и женщина
Очень скоро, если не уже. Это случится!
Шатается целая империя.
Империя рейтинга, крестиков-ноликов и голых баб.
Десять лет без цензуры удовлетворяется тоска по душевному и блатному. «Наточите ножи и погасите свечи»[1].
Ляжки вместо пения. Фанера вместо музыки. Слова вместо мыслей. Имена вместо тем.
Заканчивается борьба со смыслом.
Довели.
Теперь кричат: «Скрипку! Скрипку давай! Пусть играет, черт с ней!»
Чудовищная часть зрителей рванула на Монтсеррат Кабалье. Хотя там больше нужны слушатели, но пока рванули зрители. Ничего, пусть они идут с телефонами и пивом. Звонки в зале мешают только певцу. Важно, что народ рванул в симфонию. Взаимная усталость и дикая скука, когда поющий поет про бабу, про которую слушающий знает еще больше, срывает их с мест и тащит в консерваторию, где оба никогда не бывали.
С деградацией промышленности стали появляться раки, зайцы и уже встречается вежливость.
Конечно, исчезает занятость.
Всеобщая занятость у нас всегда связывалась с потерей вежливости. Ибо при этой занятости получались предметы, вызывающие полную потерю вежливости. Это потом стали говорить об охране окружающей среды от этой занятости и связанного с нею мата. До сих пор символом всеобщей занятости является работающий без всяких причин экскаватор и туда же ползущий за ним бульдозер.
Результатом падения занятости стало появление «Поля чудес», «Проще простого» и прочих игр, связанных с получением еды и вещей за догадливость. Увеличение заработка среди людей вольных профессий вызвало появление песен «Ксюша», «Маша», «Дуся», разнос шампанского с презервативами прямо на концерте.
Волны трезвости пока не ожидается. Волна борьбы за трезвость предвидится. Но наступление самой трезвости крайне болезненно, как вообще призыв: «Давайте наконец трезво взглянем…» Желающих крайне мало. В основном женщины, чье политическое влияние в этой стране днем крайне низкое.
Идет новое странное поколение, не поддающееся ни уговорам, ни посулам. Они поют, танцуют. Они неожиданно много знают. Совсем не патриотичны. Родина там, где их ценят. Дух раскован. Принципов нет. Рождены свободными. Делают страну для себя. Это и будет для остальных. И я думаю, наконец, что у части населения, наконец, появятся деньги, наконец, и оно опять станет публикой. Мы снова услышим за кулисами шепот артистов: «Ах, какая публика сегодня». Ибо концерты успешными бывают в двух случаях: когда у публики и артистов нет денег, и когда у публики и артистов есть деньги.
На фоне всеобщей стабилизации, при условии отсутствия войн или изобилия отечественных товаров, что по последствиям одинаково, грядет появление женщины. Реклама косметики и прокладок долго воспринималась нашими мужиками как издевательство. Они знают нашу бабу в плюшовке, прикрывающую рукой зубы, ноги, плечи, грудь.
Ознакомительная версия.
