Из двери вылетела перепуганная курица, за ней - мальчишка с топором.
-- Стой! Это телеграф?
-- Ну...
-- Как тут телеграмму отправить?
-- А местную или междугородную?
-- Междугородную.
-- Тогда телеграфистку надо...
-- А местную?
-- Все равно ее.
-- А что ж ты спрашиваешь, шельмец?
-- Интересна ж...
-- А где телеграфистка ваша?
-- Ну, знамо где, - с пастухом!
-- Где с пастухом?
-- Знамо где - на сеновале...
-- А сеновал где?
-- Ну, где сено, там и сеновал... Чего тупой-то такой, из города, что ли?
-- Из города, - согласился политрук. - Так где сеновал-то?
-- Чуть далее огородами пройдешь, - сказал мальчишка, - А там услышишь... - и он недвусмысленно ухмыльнулся.
С сеновала раздавались размеренные ритмичные звуки и чье-то придыхание.
Политрук насторожился и медленно пополз внутрь через одно из имевшихся в стене сеновала отверстий.
Из также ритмично двигающейся кучи сена торчали чьи-то две пары ног и доносились подозрительные по тембру звуки. Рядом валялся сбитый в комок чей-то сарафан.
Политрук подполз к нему и зачем-то понюхал.
Затем он встал в полный рост и кашлянул.
Ритмичные движения резко прекратились, из сена показались две головы: всклоченная, бородатая, женская, и недовольная, раскрашенная, мужская. То есть нет, наоборот, всклоченная, бородатая, мужская и недовольная, раскрашенная, женская.
-- Кто из вас телеграфистка? - деликатно спросил Фурманов.
-- Догадайся с трех разов, - сказал бородатый мужик хмуро.
-- Значит, она, - сказал Фурманов.
-- Ну, - подтвердил мужик. - Ну ладно, полчаса вам на все, а потом опять я...
-- Да нет же, - сказал политрук поспешно, посмотрев на физиономию телеграфистки. - Мне не это надо...
-- А ЭТО тебе никто и не предлагает, - сказал мужик хмуро. - Ишь, какой прыткий! Чего надо-то?
-- Телеграмму мне б отправить... - сказал политрук робко.
-- Тудыть ее в качель! - выругался мужик. - Тока я... Ну, это на весь вечер... Ладноть, завтра в то же время в то же место... В смысле, на этом же месте... Ну, покеда, Нинка...
-- Давай, малюй свою цедулю, - сказала телеграфистка лениво, подсовывая политруку не первой свежести бланк с двуглавыми орлами и заплесневевшую чернильницу. - Тока, слышь, не порть! Бланк один на всю область... Для тебя, дурака, можа, берегли!
Фурманов помусолил ручку и написал:
"В ВЧК анонимка от тов. Фурманова Д.А.
В вверенной мне для проведения политической работы дивизии Чапаева Василия Ивановича под управлением указанного начдива проходит службу немецкий шпион Петька Исаев, для виду задержавший белогвардейского языка (поручика)."
Он подумал и подписал еще ниже:
"Целую, Дима."
-- Три рубля сорок шесть копеек, - заявила телеграфистка, перечитав телеграмму. Судьба немецкого шпиона Петьки Исаева ее совершенно не волновала.
-- Ни хрена себе! Чего ж дорого-то так? - обиделся политрук.
-- А за... Сам знаешь, за что... Ну, не хотишь - как хотишь, - сказала телеграфистка и собиралась уже закрыть окошко, но желание насолить Петьке превысило все другие соблазны, вытекающие из крупной суммы в три с лишним рубля.
Фурманов оплатил телеграмму и вышел из душной комнатки телеграфа.
Телеграфистка захолустного городка Засрюпинск лениво просканировала телеграмму глазами, зевнула и подумала, что хорошо бы ее щас прямо и передать, и - на сеновал!
Она подтянула к себе телеграфный ключ и, продолжая зевать, передала на телеграф города Саратова следующее:
"В ВЧК тов. Фурманова анонимка от Д.А.
В вверенной политической работе дивизии для Чапаева Василия Ивановича указанным начдивом управляет служба немецких шпионов, задерживаемых языком Петьки Исаева, в виду белогвардейского поручика.
Целую, Дима."
"Всех целуют, а меня - ...!", - подумала телеграфистка и, вздохнув, отправилась на сеновал.
В городе Саратове на телеграфе шумно выругалась мадам Марья Иванна, женщина полная, растлительная и темпераментная. Упомянув различные части мужского тела, она выдернула из телеграфного аппарата узкую бумажную полоску со следами графита и посмотрела ее на свет - среди работниц телеграфа бытовало мнение, что так лучше понимается текст.
-- Ага, мать вашу так, - сказала она. - Телега в Москву... Ну, это надо через Тамбов...
И она передала на Тамбовский телеграф следующий текст, сокращая ненужные никому слова и растягивая и передавая с расстановкой интересные и непонятные:
"ВЧК. Фурманову.
Политич. раб. див. Чапаева В.И. упр. служ. немецких шпионов, П. Исаев задерж. языком белогв.-го пор.-ка.
Целую, Дима."
В Тамбове телеграфная линия до Москвы имела некоторые повреждения, поэтому телеграмма попала напрямую в напечатанном виде сначала в ВЧК на Лубянке, а потом в Кремль, лично товарищу Ленину.
Владимир Ильич как раз только что съел десяточек бутербродиков с черненькой икрой, "как все". "Все" икры уже обожрались, и от одного ее вида у них случался Food Eject.
Вытерев ноги в грязных сапогах о белый чехол кресла, стоящего в приемной, личный секретарь Владимира Ильича вошел, точнее, вошла, потому что это была она, Настенька, и робким голосом позвала:
-- Влади-и-имир Ильич!
-- Что, Настенька?
-- Телеграмма из Саратова, Влади-и-имир Ильич!
-- Пгочти!
-- "ВЧК, Фурманову.
Политические работники дивизии Чапаева Василия Ивановича управляют службой немецких шпионов..." - при слове "немецкий шпион" Владимир Ильич вздрогнул и уронил остатки бутерброда с икрой себе на жилет. - "... пока Исаев задерживает языком белогвардейского поросенка
Целую Дима".
-- Кого-кого?
-- Поросенка... Я не виновата, Влади-и-имир Ильич, там так написано!
-- Покажи... Чегт возьми! Действительно, "погосенка"... Да, ба-атенька... Это я не тебе. "Политические габотники... упгавляют службой... шпионов"... Гм... Как интегесно, а, Настенька? Но пгичем тут по-го-се-нок?
-- Не знаю... - Настенька насупилась и приготовилась заплакать.
-- А кто такой Фугманов? Я не знаю такого в ВЧК! Может, это аббгевиатуга? Не, батенька, навгядли. Но в этом товагище Исаеве опгеделенно что-то есть! Все, понимаете, дугью мучаются - да, именно дугью! - а он самоотвегженно задегживает белогвагдейского... гм... Нет, погосенок тут опгеделенно не пгичем! Опгеделенно! Ну вот что, Настенька! Гисуйте пгиказ! Фугманова и этого... Как его? Диму, который целовался - ишь ты, социалистическое отечество в опасности, а он - целоваться! - найти обоих, агестовать и гасстгелять, а Исаева - гм, вы только подумайте, все... Да, пиши, Исаева - доставить мне лично ля беседы! Да, а пги чем тут Чапаев? Он утонул или не утонул? Я в какой-то пгодажной газетенке читал, что, вгоде, утонул! Выясните, пожалуйста... Если утонул - можете не докладывать, и так все ясно... А если нет - сами гешите, или утопите для соответствия... Ой, не падайте же в обмогок, ковег испачкаете!... или, еще лучше, гасстгеляйте... Чтобы сгазу... Ишь, какая политическая пгоститутка!
От таких громких слов вождя перепуганная Настенька пулей вылетела из кабинета.
-- Выходит, я пгоизвожу на пгекгасный пол впечатление, - сказал Ленин самодовольно, проводя по лысине расческой. - Магкса, что-ли, почитать? - продолжил он мечтательно. - Или самому чего написать?
. . .
Пьер Безухов сдался без боя.
Просто-напросто, увидев в окно, что Ржевский несет на граблях что-то серо-коричневое (это были запасные кальсоны Фурманова), он высунулся в окно и закричал "Нихт шисн!"
-- Э, мужики, он просит не стрелять! - пояснила сзади Анка.
-- А мы не будем, - сказал Василий Иванович. - Мне его рожа ндравится, он у нас поваром будет!
-- Вот еще, - сказал Пьер напыщенно, но направленный на него автомат заставил его сменить мнение.
Глава восьмая
Через две недели спокойной жизни в городе Засрюпинск произошло событие, круто изменившее дальнейшую жизнь Петьки Исаева и сделавшую что-то непонятное с жизнями Василия Ивановича и Фурманова.
Началось все с того, что утром около хаты на краю села, в которой располагался начдив с какой-то приблудной бабой, остановилась большая черная машина Откуда Следует.
Из нее вылезли трое в военной форме и, отпихнув бабу в неглиже, вошли внутрь.
-- Фамилие? - спросил один из них просыпающегося Чапаева.
-- Чье?
-- Твое.
-- Чапаев, а ты что за птица?
-- Начальник я, - сказала птица. - Ты, что ли, начдив будешь?
-- Ну, я...
-- Гм... У меня тут странное что-то написано про тебя: "утопить или расстрелять по усмотрению начальника...".
-- Я тебе щас усмотрю! - Василий Иванович потянулся за маузером, и все трое в военной форме с почти что поросячим визгом вылетели наружу.
-- Ладно, - сказал начальник, поправляя сбившуюся на бок фуражку. - С этим потом. Или скажем, убег при попытке к бегс... Тьфу, бред какой-то! Ну, в общем, не в ем дело, у меня приказ - спроводить. Но не этого, а какого-то П. Исаева. Пойди спроси этого про Исаева! - сказал начальник одному из, надо полагать, подчиненных.
