«Был!» – хотел крикнуть Клим и не мог. Очнулся он дома, в постели, в жестоком жару. Над ним, расплываясь, склонялось лицо матери, с чужими глазами, маленькими и красными.»
«Жизнь Клима Самгина.»
Горький М. Собрание сочинений в двадцати пяти томах. – М.: Наука, 1968. – Т. 21.
Этой карикатурой я ни в коем случае не хотел обидеть дважды Героев Советского Союза. Людей по большей части достойнейших. Между прочим, их всего 154 человека. Не надо путать автора с его персонажами. В данном случае с собачкой Муму. Кстати, дважды Героям Социалистического Труда при жизни ставили бюст на малой родине. Забавный факт.
" У каждого Герасима своя Муму» – имеется в виду известная фраза «У каждого Наполеона свое Ватерлоо». То бишь каждый может обмишуриться.
В конце 90-х мой друг Игорь Свинаренко, репортер и писатель, с которым я тогда работал в Издательском доме «Коммерсантъ», взял мои рисунки с Муму и Герасимом и отнес в московскую школу № 1349, где в шестом классе училась его дочка Саша. Он показал эти рисунки преподавателю литературы. Продвинутая преподавательница устроила выставку моих карикатур для школьников, которые как раз проходили «Муму».
Тогда и тем более сейчас я восхищаюсь поступком этой учительницы. После просмотра выставки дети писали сочинение на тему: «Муму в творчестве художника Бильжо». Вот часть этих сочинений, которые сохранились. В этих сочинениях легко увидеть, насколько дети часто бывают умнее и тоньше взрослых.
К юбилею Ивана Сергеевича Тургенева мне предложили сделать выставку в московской библиотеке, носящей его имя. Вот некоторые отзывы из книги «Жалоб и предложений». Я люблю, когда меня ругают. Ругая, человек раскрывается значительно лучше, чем когда хвалит.
Пушкина я очень люблю. У меня несколько изданий собраний его сочинений. И одно издание очень старое – 1882 года, оставшееся мне в наследство от моих предков по отцовской линии, то есть от деда и прадеда. Открываю я его крайне редко. Обязательно сажусь за стол и аккуратно перелистываю страницы, которые, как мне кажется, пахнут еще тем временем.
Когда я учился на первом курсе медицинского института, я играл Пушкина в школьном (то есть в школе, которую я только что закончил) спектакле. Поставлен спектакль был по письмам Александра Сергеевича. Я думаю, что пригласили меня на эту роль по двум причинам. Первая: я был победителем конкурсов чтецов. И вторая: у меня были модные в то время большие кудрявые бакенбарды. В спектакле все было по-настоящему. У меня был настоящий фрачный костюм, бант, а Наталья Николаевна была в белом длинном платье в духе девятнадцатого века. На сцене горели свечи в подсвечниках. Ничего не помню из этого спектакля. Помню только дикое волнение и возникшую любовь к десятикласснице, игравшей Гончарову.
Моя мама в школьном спектакле играла в «Цыганах» Земфиру. Закончила школу моя мама на «отлично». Но в 1939 году золотых медалей не было, их еще не придумали. И ее наградили толстым седьмым томом Пушкина, в котором были его драматические произведения. Это было знаменитое академическое издание к столетию со дня смерти поэта. В 1937 году маминого папу расстреляли. Может быть, Сталин так решил отметить столетие со дня убийства Пушкина? Черный юмор. На книге надпись: «Отличнице Розиной Шуре в память о годах, проведенных в 329-й школе Красногвардейского района г. Москвы. Директор школы (подпись неразборчива, но я думаю, что это Камышов), 23 июня 1939 года». Здесь же стоит школьная печать. К слову сказать, из этого маминого класса с войны не вернулся ни один мальчик. Впрочем, к Пушкину это не имеет никакого отношения.
Эта книга у нас хранится до сих пор, как и еще одна ровно такая же, но с другой надписью. Дело в том, что за три года до награждения мамы в школе и за несколько месяцев до своего ареста мамин папа уже подарил (странное совпадение) седьмой том того же академического издания. На книге надпись: «Любимой дочурке Шурусеньке от папы и мамы».
Удивительно, что вся библиотека маминых родителей после их ареста пропала, а вот эти два одинаковых седьмых тома с драматическими произведениями остались. Драматическая история.
Поэтому этот раздел книги я посвящаю, конечно же, своей маме.
«Унылая пора! очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса,
В их сенях ветра шум и свежее дыханье,
И мглой волнистою покрыты небеса,
И редкий солнца луч, и первые морозы,
И отдаленные седой зимы угрозы…»
Из стихотворения «Осень» (1833). Пушкин A. C. Собрание сочинений: В 10 т. – М.: Художественная литература, 1962. – Т.2. – С.379.
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.
В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
Из стихотворения «К ***» (1825). Пушкин A.C. Собрание сочинений: В 10 т. – М.: Художественная литература, 1962. – Т.2. – С.89.
Гастарбайтер (от немецкого «gast» – гость и «arbeiter» – работник). Наемный иностранный рабочий, как правило, приезжающий на заработки из слаборазвитой страны в более развитую. Учитывая, что у нас в стране много гастарбайтеров, можно сделать вывод, что мы по сравнению с какими-то другими странами более развитые. В то же время, приезжая в более развитые страны, мы иногда чувствуем себя гастарбайтерами.
Рэп – это такие музыкальные ритмичные речевки, пришедшие в Россию от афроамериканцев, то бишь негров. Это еще раз подтверждает нашу глубинную связь с ними. Так что Пушкин, если бы он был жив, в рэпе точно был бы первым.
После медицинского института я ушел в плавание. В Тихом океане мы ловили скумбрию под Японией. Мы – это «плавбаза Наталья Ковшова». 150 рыбообработчиц и 150 рыбаков. Скумбрию тут же обрабатывали и закатывали в консервные банки с оливковым маслом. Осень. Шторма. Хмурое небо. В судовой библиотеке я взял «Евгения Онегина». Книга была зачитана до дыр. И, казалось, пахла рыбой. Это отдельное ощущение – читать «Евгения Онегина», когда вокруг тебя только серая вода, под тобой 10 тысяч метров, а над тобой – серое небо.
«Всем в каюты, надеть спасательные жилеты, задраить иллюминаторы, опустить бронячки, туго завернуть барашки». Я кинулся к рундуку – спасательного жилета нет. Лег на свою верхнюю полку и открыл этого самого «Евгения Онегина».
И страшно ей; и торопливо
Татьяна силится бежать:
Нельзя никак; нетерпеливо
Метаясь, хочет закричать:
Не может…
Я лежал и думал, что если будет качать, то в положении лежа меньше будет тошнить. Но нас не качало. Нас просто клало на бок под углом 90 градусов. Когда положило первый раз, я вылетел из своей норки и упал на противоположную переборку.
Им овладело беспокойство,
Охота к перемене мест
(Весьма мучительное свойство,
Немногих добровольный крест).
Кто-то прибежал и дал мне спасательный жилет. Спасибо. В каюте одному находиться было невозможно, я выполз в столовую команды, в которой уже собрались все в оранжевых спасательных жилетах.
Был вечер. Небо меркло. Воды
Струились тихо...
Если бы тихо, Александр Сергеевич, если бы тихо...
