были вполне определёнными. Он искал идеала. Поиски, надо сказать, были довольно продолжительными, пока, наконец, он не был представлен актрисе Н-ского театра. Узрев прелестную сильфиду, Куксис воспылал к ней нежными чувствами. Красавица была умна, обольстительна и имела прелестные ножки. «А вы – милый»,– сказала она с улыбкой, коснувшись веером куксисовой щеки, и села напротив. «Боже мой, – подумал Куксис, глядя прямо на восхитительные ножки, – это то, что мне нужно». Он сделал предложение. Красавица согласилась, и Куксис какое-то время был вне себя от восторга. Однако, сразу после законного сочетания, всё пошло далеко не так, как представлял себе вдохновенный супруг. Красавица вовсе не желала делать его жизнь счастливой. Она целыми днями лежала на диванах, разглядывая модные журналы, и плевала в потолок. Вдобавок ко всему, это нежное с виду создание пристрастилось к табаку и дымило как паровоз, держа в зубах его любимую трубку. Куксис взвыл. Он жаждал высоких чувств, возвышенной любви, так сказать, а тут такое. Намаявшись без глаженых сорочек и домашних котлет, он собрал красавицин чемодан и выставил его за дверь. Обиженная столь некорректным поведением сильфида ушла, прихватив с собой чемодан и половину нажитого честным трудом.
Накушавшись богемы, Куксис решил умерить аппетиты и обратился к постному меню. Проведав наскоро родных в деревне, он присмотрел для себя скромную девицу, воспитанную в добродетельном труде и примерном послушании. Девица по столичным меркам была несколько крупновата, зато отличалась прекрасным цветом лица и свежим, здоровым румянцем. Не веря внезапному счастью, она с обожанием смотрела Куксису в рот и была покорна, как овечка. Куксис также был удовлетворён. Но через какое-то время, сидя в глаженых халатах, сильно заскучал. С девицей было совершенно не о чем говорить. Она не могла отличить антрекот от антраша, в театре лила всамделишные слёзы, а если ей что-нибудь казалось смешным, хохотала так раскатисто, что на них оборачивались. К тому же, в заставленной вазами и статуэтками городской квартире, провинциалка вела себя как слон в посудной лавке. Лишившись нескольких тарелок фарфорового сервиза и китайской вазы *–надцатого века, Куксис серьёзно задумался: деревенская пастораль никак не вписывалась в городские ландшафты.
Жирную точку во всей этой истории поставил петух, которого деревенская дурочка, желая приготовить супругу наваристый бульон, принесла с рынка. Войдя в дом и увидев несчастного петуха, распластанного на столике красного дерева с инкрустациями, Куксис не выдержал. Выбросив петуха в окно, он на следующий же день отвёз рыдающую девицу к родителям, купив им в качестве отступного парочку коз.
Хорошенечко поразмыслив, Куксис решил сам воспитать для себя супругу таким образом, дабы послушание в ней сочеталось с трудолюбием, а трудолюбие с изяществом. Он решительно взялся за дело. На сей раз избранницей стала молоденькая курсистка, только-только покинувшая стены учебного заведения, в котором сам Куксис читал лекции «О прекрасном». Надо ли говорить, что юное создание, коварно обманувшее Куксиса своей ангельской внешностью, превратило жизнь нашего героя в сущий кошмар. В его доме теперь с утра до вечера крутились какие-то сомнительные субъекты и ангажировали с законной супругой, девицы-эмансипе часами торчали в гостиной, пили чай из венецианских чашек и с завываниями читали стихи. К ночи вся компания, включая создание, отправлялась за город веселиться. Создание возвращалась под утро и жаждало страстной любви.
В отличие от двух предыдущих случаев, Куксис сбежал сам. И теперь, сидя в горестных раздумьях, никак не мог понять причину случившихся с ним недоразумений.
Приходиться только гадать, остановится ли нашего герой в поисках идиллического счастья, или сделает очередную, удачную, попытку? В любом случае, горько сознавать, что столь благонравное намерение привело к таким печальным последствиям. Может быть, кто-то из дорогих читателей сочтёт, что автор намеренно сгустил краски? Отнюдь нет. Видели бы вы петуха на столике с инкрустациями или девицу, завывающую стихи!
К сожалению, причин, по которым в нашем обществе добропорядочному джентльмену трудно найти себе подходящую половину становится всё больше, а означенных половин, подходящих соответственным притязаниям добропорядочных джентльменов, всё меньше, и поневоле приходится признать правоту классика, воскликнувшего однажды: « О, времена, о нравы!».
Сказать, что у Труситса был несчастливый брак, это значит не сказать ничего. Помимо громких скандалов, которыми заботливая супруга ежедневно потчевала своего мужа, она ещё и частенько поколачивала бедолагу скалкой. Иногда, правда случалось и такое: супруга наскакивала до тех пор, пока загнанный в угол Труситс не выстреливал оттуда кулаком. Получив своё супруга ненадолго успокаивалась, а через какое-то время опять принималась за старое. Наконец, ощипанный как петух Труситс не выдержал и восстал. После очередного наскока супруги он не стал отступать, а набрав полные лёгкие воздуха и воздев вверх сжатые кулаки, пошёл на неё, собираясь закричать, что было силы: «Да оставишь ты меня, когда-нибудь, в покое, ведьма!», но вместо этого вдруг неожиданно запел и голос его зазвучал высоко-высоко и нежно-нежно. Супруга, с вытаращенными от внезапного испуга глазами, изумлённо смотрела на маленького, тщедушного мужа, а тот пел, растерянно улыбаясь, не веря тому, что с ним происходит, и глаза его постепенно разгорались, плечи развёртывались, и сам он становился как будто выше ростом. На улице послышались голоса: «Кто поёт? Чей это голос?» Собралась толпа. Она взволнованно шумела. Труситс открыто вышел на балкон. Помахав слушателям рукой, он снова запел, и голос его разлился рекой.
Толпа аплодировала и кричала. Труситс был счастлив. Он вернулся в комнату. Супруга с красными глазами мышкой проскользнула мимо него.
Три дня в доме Труситса стояла непривычная тишина. На исходе четвёртого супруга вошла в комнату мужа и присела на краешек стула, комкая в руке носовой платок. «Я хотела, чтобы ты был как Барсис… или как Карел, – сказала она, тяжело вздыхая, – они … ну, в общем… а ты… ты тихий, скромный…». «Я всегда был таким, – мягко сказал Труситс, глядя на супругу, не поднимающую глаз, – разве ты не помнишь?». «Помню, но я думала, ты изменишься…». «Я не хочу меняться», – твёрдо сказал Труситс. «И не надо, не надо, – испуганно замахала руками супруга, – вон у тебя какой талант. Я поняла, просто мы разные. Тебе нужно одно, а мне… мне совсем другое. Я возвращаюсь домой. Я уже написала родным».
Спустя некоторое время Труситс сменил фамилию на творческий псевдоним и теперь он Бодрис, а его бывшая супруга благополучно вышла замуж за Карела. Или за Барсиса? Впрочем, неважно. Главное, что теперь все довольны и счастливы.
Тётушка Элизабет всё чаще прихварывала, и однажды осенью, предчувствуя
