Когда Анжелика увидела на горизонте берег Испании, их суденышко, шаткое и скрипучее, словно старые качели, начало помаленьку тонуть. По палубе, шлепая босыми ногами, носились матросы. Четверо самых крепких, свирепо дыша, откачивали воду помпой, и шхуна кое-как, но держалась.
Впрочем, Анжелика даже спиной чувствовала, что авральное положение ничуть не мешает команде с аппетитом поедать ее глазами. Если в первые дни ей это нравилось, то теперь, после трех недель плавания, она все время хотела сказать морякам какую-то резкость.
— До Короньи дотянем?
Анжелика обернулась. Отец требовательно — снизу вверх — взирал на высоченного капитана.
— Не беспокойтесь, мсье Амбруаз. — Капитан уважительно склонил голову. — Дотянем.
Сердце Анжелики счастливо екнуло.
Земля!..
Здесь, на старой торговой шхуне с не по возрасту игривым названием «Нимфа», она совершенно измучилась и от качки, и от солонины, и тем более от беспрестанного мужского внимания. А уж туалет… если называть таким словом висение над морской пучиной, вцепившись одной рукой в черный засаленный поручень, а второй — поддерживая юбки!..
Анжелика содрогнулась от омерзения.
— Па, мы остановимся в Испании? В гостинице?
Отец досадливо поморщился. Ему надо было срочно попасть в Париж.
— Да, доченька, придется.
Анжелика счастливо зажмурилась. Им обещали, что шхуна дойдет от Мартиники до Европы за двенадцать-четырнадцать дней, но сегодня шел уже двадцать первый. Желание нормально помыться и поесть стало почти нестерпимым.
— Анжелика?
Она мечтательно улыбнулась.
— Да, папа.
Отец выглядел смущенным. Его глаза, обычно строго сверкавшие из-под густых бровей, теперь не находили, на чем остановиться.
Снова приступ?
Сердце у него начало болеть давно, а здесь, на шхуне, отец и вовсе расхворался.
— Доченька, я давно должен тебе сказать…
Анжелика насторожилась. Таким отца она еще не видела.
— Ты выходишь замуж.
Известие ошарашило девушку. Услышав нечто подобное дома, на Мартинике, Анжелика устроила бы отцу грандиозный скандал, но здесь, на палубе, в сотнях лье от ближайшего мужчины их круга, она просто растерялась. Понятно, что, пытаясь привести чувства в порядок, Анжелика первым делом вспомнила свой прощальный бал на Мартинике.
В зал, рассчитанный на два-три десятка персон, набилось вдвое больше людей. Мужчины собрались в полном составе. Белых девушек в их части острова было совсем немного, по пальцам посчитать. Теперь одна из них уезжала.
«Боже, за кого?» — недоумевала Анжелика.
Она, в общем, понимала главное. Шансов, что будущий муж ей понравится, почти нет. Интересные юноши редко бывали успешными коммерсантами. У них на Мартинике такие кавалеры целыми днями рыбачили да купались, а вечерами, прихватив из бродилки неочищенного рома, отправлялись к баракам и на целую ночь покупали расположение какой-нибудь черной девицы. Некогда им было постигать тонкости сахарного производства.
«Нет, он не с Мартиники!» — решила Анжелика.
Для нее на острове пары не было. Зрелые мужчины женаты, а среди молодых так и не нашлось ни единой персоны, достойной доверия Амбруаза Беро.
— Дочка?
Анжелика упрямо поджала губы и уставилась на замершего отца глаза в глаза. Так просто она сдаваться не собиралась.
— Кто он?
Отец с облегчением выдохнул и сказал:
— Адриан Матье.
Анжелика растерянно моргнула.
— Адриан?! Это шутка?
По тому, как мгновенно собрался отец, было видно: нет, все всерьез.
Адриан Матье проснулся лишь к обеду. Слева сладко посапывала Мари, справа, кажется, Софи. Он удовлетворенно потянулся, вскочил, стремительно оделся и бросил заворочавшимся девчонкам по луидору.
Вечеринка удалась!
Адриан и его друзья начали со светской клубной беседы, а потом основательно набрались и поехали «травить медведя». Роль этого самого зверя всякий раз выполнял кто-то новый, кого члены клуба еще не третировали: уличный торговец, жандарм, а то и несколько здоровенных нетрезвых мастеровых. Понятно, что каждый участник развлечения норовил переплюнуть товарищей, а потому степень риска все возрастала.
Адриан удовлетворенно хохотнул, провел рукой по копне светлых волос, выскочил за дверь и резким свистом остановил пустой экипаж. Вчера была его очередь, и он выбрал самую опасную игрушку, какую только можно было представить. Это оказались санкюлоты, идущие с собрания, раскрасневшиеся, возбужденно машущие руками.
— Ты с ума сошел? — заявил Жан-Пьер, сын крупного винодела. — Это же секция Хлебного рынка! Они тебя на клочки порвут!
Адриан рассмеялся и двинулся наперерез толпе. Нет, он вовсе не был так глуп, чтобы пытаться обуздать всю толпу разом.
Молодой человек выбрал своей мишенью вожака и крикнул:
— А ну, стоять! Да-да! Я тебе говорю!
Его мгновенно окружили со всех сторон, но Адриан видел, что главное удалось. Огромный красномордый вожак встал, причем не потому, что послушался разряженного юнца аристократа. Его остановили собственные люди, которые образовали вокруг них плотное кольцо.
— Тебе чего?
Адриан выдержал паузу и выдал весь набор штампованных революционных газетных лозунгов. Он напомнил, что король их предал, Англия и Пруссия ненавидят. В то время как патриоты на фронтах собственными телами закрывают Париж, секция Хлебного рынка льет воду на мельницу контрреволюции.
Вожак побагровел, но было поздно. Он проиграл Адриану так же безнадежно, как муха пауку. Она попадает в его сеть, тужится, рвется на волю, еще полна сил, тем не менее уже обречена. Адриан сыпал простыми рублеными фразами, поминал Дантона и Робеспьера так, словно крестил с ними детей. Дрогнувшим от боли голосом он укорил всю секцию Хлебного рынка в недостатке ненависти к королям и политической трусости. Четверть часа назад санкюлоты испытывали яростное желание убить мерзавца, а теперь были полностью с ним согласны.
Молодой человек рассмеялся и коснулся длинной ссадины на скуле. Друзья видели, что Адриана заносит. Разумный человек на его месте пожал бы на прощание санкюлотам руки и быстренько, пока те еще не поняли, что над ними смеются, унес ноги. Но Адриану не хватало последнего штриха, символа. Ему захотелось заставить их снять красные колпаки — просто чтоб не позорили коммуну. И митинг превратился в потасовку.
Адриан покачал головой. Из бурлящей толпы его вытаскивали всем клубом. Нет, друзья на него в обиде не были, им нравился риск, но сам Адриан, любящий совершенство во всем, не мог не видеть, что им был допущен промах. Даже остаток ночи в компании двух красавиц так и не устранил нестерпимого послевкусия неудачи.
