Джулия Куин
Лондонские тайны
Посвящается Глории, Стену, Кати, Рафе и Мэтту.
У меня нет «родни мужа», а есть просто семья.
И еще — Полу,
Несмотря на то, что все его гены оказались доминантными.
Автор приносит глубокую благодарность Митчу Митчеллу, Борису Скияру, Молли Скияр и Саре Уигглсворт за знания и помощь во всем, что касается русского языка и культуры.
Слух:
Сэр Гарри Валентайн действительно убил свою невесту?
Секрет:
Леди Оливия Бевелсток — русская шпионка?
Тайна:
Почему он швыряет в камин столько бумаги?
Сплетня:
Она действительно выйдет замуж за принца?
Скандал:
Ничего подобного:
Потому что лондонские тайны…
ОСТАНУТСЯ В ЛОНДОНЕ!
В свои двенадцать лет Гарри Валентайн обладал необычными знаниями в двух областях, что превращало его в мальчика довольно редкого для английской классной комнаты начала 19 века.
Во-первых, он абсолютно, в совершенстве, владел русским и французским. В этом не было ничего удивительного. Его бабушка, необычайно высокородная и упрямая Ольга Петровна Оболенская-Делл, переехала жить к Валентайнам через четыре месяца после рождения Гарри.
Ольга ненавидела английский язык. По ее (часто высказываемому) мнению все, что было в этом мире достойно выражения, можно было выразить по-русски или по-французски.
При этом она никак не могла объяснить, почему же она сама в таком случае вышла замуж за англичанина и уехала из России.
— Наверное, потому что это надо объяснять по-английски, — пробормотала как-то сестра Гарри, Анна.
Гарри только пожал плечами и улыбнулся (как сделал бы всякий нормальный брат), когда ей за это надрали уши. Grandmère, возможно, презирала английский язык, но понимала его великолепно, а слух у нее был лучше, чем у охотничьей собаки. Когда она находилась в классной комнате, бормотать что-либо — на каком угодно языке — было не лучшей идеей. А уж делать это на английском — просто верх сумасшествия. А уж делать это на английском, при этом намекая, что русский и французский не подходят для выражения какой-либо мысли…
По правде говоря, Гарри удивился, что Анну не высекли.
Но Анна ненавидела русский язык с не меньшей яростью, чем grandmère английский.
— Он требует слишком много труда, — жаловалась она, — а французский почти такой же сложный.
Анне было уже пять, когда приехала grandmère, и она слишком хорошо говорила по-английски, чтобы другой язык мог с ним соперничать.
Гарри же был счастлив говорить на любом языке. Английский служил языком на каждый день, французский олицетворял элегантность, а русский стал языком ужаса и восторга. Россия — большая. Холодная. Но прежде всего — великая.
Петр Великий, Екатарина Великая — Гарри был вскормлен рассказами о них.
— Ба! — не раз восклицала Ольга, когда учитель Гарри пытался ознакомить его с историей Англии. — Кто такой этот Этельред Неразумный[1]? Неразумный?! Какая страна позволит править неразумному?
— Королева Елизавета была великая[2], — заметил Гарри.
На Ольгу это не произвело никакого впечатления.
— Разве ее зовут «великой»? Или даже «Великой королевой»? Нет! Ее называют «Непорочной королевой», как будто этим стоит гордиться.
Тут уши у учителя стали малиновыми, Гарри нашел это явление чрезвычайно любопытным.
— Она — продолжала grandmère ледяным голосом, — вовсе не была великой королевой. Она не смогла даже подарить стране наследника.
— Многие историки считают, что королева, избегая брака, поступила мудро, — вмешался учитель. — Таким образом она показывала, что свободна от постороннего влияния и…
Голос его затих. Гарри ничуть не удивился. Grandmère обратила на него пронизывающий орлиный взгляд. Гарри не знал никого, кто мог бы продолжать говорить под этим взглядом.
— Вы — глупое ничтожество, — заявила она и повернулась к учителю спиной. На следующий день она уволила его и сама учила Гарри, пока искала нового учителя.
В обязанности grandmère в общем-то не входило нанимать и увольнять учителей для детей семьи Валентайн, которых к тому времени было уже трое. (Гарри было семь лет, когда в детской появился малыш Эдвард). Но, похоже, больше никто этим заниматься не собирался. Мать Гарри — Катарина Делл-Валентайн никогда не спорила с собственной матерью, а отец… в общем…
Это имело непосредственное отношение ко второй области знаний, теснившихся в двенадцатилетнем мозгу Гарри Валентайна.
Отец Гарри, сэр Лайонел Валентайн был пьяницей.
Само по себе это не было необычным знанием. Буквально все знали, что сэр Лайонел пьет больше, чем следует. Это нельзя было скрыть. Сер Лайонел постоянно спотыкался (при ходьбе и в разговорах), смеялся, когда не смеялся никто, и, к несчастью для двух горничных (и двух ковров в кабинете сэра Лайонела), не толстел от алкоголя по вполне определенным причинам.
Таким образом, Гарри стал профессионалом по уборке рвотных масс.
Все началось, когда ему было десять. Он, возможно, оставил бы все лежать, как есть, вот только он как раз пытался выпросить у отца немного карманных денег, и сделал ошибку, приступив к этому слишком поздно вечером. Сэр Лайонел уже принял послеобеденную порцию бренди, потом предвечерний стаканчик, позже — вино за ужином и портвейн на закуску, а теперь снова вернулся к своему любимому бренди, контрабандой доставленному из Франции. Гарри был абсолютно уверен, что сформулировал свою просьбу о деньгах в ясных, правильных (английских) предложениях, но отец в ответ уставился на него, несколько раз моргнул, будто не понимая, о чем говорит его сын, а потом его вывернуло прямо Гарри на ботинки.
Как видите, Гарри просто не мог избежать уборки.
А потом, казалось, что пути к отступлению нет. Нечто подобное снова произошло через неделю, хоть и не прямо ему на ноги, а потом еще через месяц. К двенадцати годам любой другой мальчик на месте Гарри давно перестал бы считать, сколько раз он убирал за отцом. Но Гарри всегда любил точность, и раз начав считать, уже не мог остановиться.
Большинство людей, скорее всего, бросили бы счет на семи. Гарри читал много книг по логике и математике и знал, что семь — максимальное число, доступное большинству людей для визуального восприятия. Нарисуйте на листе семь точек и большинство, бросив беглый взгляд на рисунок, скажет «семь». Добавьте еще точку, и большая часть человечества растеряется.
