Вирджиния Нильсен
На руинах «Колдовства»
Белохвостый олень пугливо скрылся в густых зарослях под платанами и амбровыми деревьями на дальнем краю поля. Арист Бруно краем глаза заметил это место, но его взгляд был прикован к всаднице, безрассудно скачущей впереди него. Господи! Она уже догнала отставших собак.
Симона Арчер сидела на своей великолепной лошади с легкостью перышка, влекомого ветром, прижав локти к телу и слегка наклонившись вперед, и этот стремительный галоп предвещал неминуемую катастрофу. Сам Арист взмок от скачки, к тому же утреннее луизианское солнце уже сильно припекало ему спину. Он был сильно раздражен тем, что его обошла женщина.
Всадница уже достигла зарослей, и Арист снова выругался, когда она неожиданно так резко повернула лошадь, что сбившиеся собаки превратились в визжащий клубок. От дикого страстного крика женщины, перекрывающего собачий лай, у него мурашки побежали по коже.
Симона резко осадила возбужденную лошадь у границы леса.
Пришпоривая и ободряя криками своего коня, Арист промчался мимо нее. Жеребец протестующе заржал, пробиваясь сквозь колючие заросли, и в считанные мгновения преодолел их, но под копытами вдруг заплескала вода, и он погрузился в грязь так глубоко, что неожиданный толчок чуть не выбросил Ариста из седла в болото.
Впереди него собаки смело, но беспорядочно шлепали по мелководью, пахнувшему гниющими листьями и земноводными. Этот терпкий дух заглушал запах преследуемой дичи. Когда его глаза привыкли к глубокой тени болота, Арист увидел легконогого оленя, проворно перепрыгивающего с кочки на кочку.
— Ату!
Громкий приказ Ариста усилил бешеный лай собак, но олень исчез среди кипарисов, чьи стволы были почти одного цвета с его рыжевато-коричневой шкурой, и стало ясно, что гончие потеряли след.
Сзывая их, Арист зло повернул храпящего коня и шагом вывел его из грязно-коричневой воды болота на яркий солнечный свет. Симона Арчер была еще там. Она наклонилась в седле, с ласковым шепотом похлопывая шею своей лошади. Ее лицо светилось любовью, глаза сверкали от возбуждения, и ни одна блестящая прядь иссиня-черных волос не выбилась из под крошечной шляпки с пером.
— Черт побери, — крикнул Арист, — еще минута, и собаки нагнали бы оленя!
Девушка подняла голову, и ее потемневший взгляд остановился на забрызганных грязью и исцарапанных боках его коня.
— Вы могли переломать ему ноги, месье… — холодно заметила она, — и свою шею также.
Его гнев вскипел с новой силой. Мало того, что дамочка погубила его охоту, так она еще указывает ему, как обращаться с собственным конем! Неудивительно, что она до сих пор не нашла себе мужа!
— У нас бы была оленина на обед, мадемуазель, если бы вы не спугнули собак.
Улыбка, как факел осветившая ее красоту, вдруг поразила Ариста. Он изумился, почему раньше почти не обращал на нее внимания…
Когда Арист, вернувшись из Парижа, увидел Симону в первый раз, он удивился, что младшая Арчер, превратившись в такую красотку, до сих пор не вышла замуж. Но он не был готов выбрать жену, и, кроме того, нашлось много развлечений, отвлекших его мысли о возможной семье.
«Симона унаследовала красоту матери», — подумал он, внимательно оглядывая аристократическое лицо, выдававшее ее французское происхождение. Прямота взгляда ясных глаз восхитила его. Какое расточительство!
— Я сожалею об оленине, — ответила она. — Но главное — сама охота, не так ли?
— Для вас, возможно, мадемуазель, — хмуро возразил Арист. — Я же, как большинство мужчин, предпочитаю охоту, заканчивающуюся успехом.
Легкий румянец на ее прелестных щеках показал ему, что она поняла смысл его слов.
— Может быть, я предпочитаю лошадей мужчинам, — сухо ответила она.
— Очевидно, поскольку вы проводите с ними все свое время. Но, вероятно, вы еще не встретили настоящего мужчину?
Арист отвернулся от вспышки гнева в ее изменчивых глазах и легким галопом направил своего коня к остальным охотникам. С его стороны было неблагородно намекать на сплетни креольского общества о том, что Симона остается незамужней в течение восьми сезонов, но ее совершенство раздражало его, и он злился из-за потери оленя.
Она — красавица и законченная кокетка, избалованная снисходительными родителями и многочисленными поклонниками. И она приводит его в бешенство, так успешно присвоив мужские привилегии и бросая поклонников к своим ногам, при этом смеясь над ними!
Но постепенно гнев Ариста остывал, и воспоминания об этом инциденте начинали веселить его. Она встретила насмешку прямо, не притворяясь, что не поняла его. Ее спокойная самоуверенность бросала вызов его мужскому самолюбию, и Арист не сожалел, что подколол ее. Однако какая превосходная наездница!
Но все же Арист испытывал непривычную неловкость. Она не заслуживала обвинения в потере оленя. Они оба знали, что охота закончилась, как только животное достигло укрытия. В конце концов он решил, что вел себя недостойно хозяина плантации, и решил искупить свою грубость.
Симона помедлила, успокаиваясь. Отвратительная насмешка наглеца вызвала резкую жгучую обиду. Хотя она не страдала от недостатка обожателей, жестокая правда заключалась в том, что через год ей будет двадцать пять, — возраст, в котором большинство женщин оставляют надежды на мужа, семью и становятся «тетушками» для юных племянниц и племянников.
Все же Симона напомнила себе, что, пока он распутничал в Париже, она, если бы захотела, могла выйти замуж за любого из самых завидных женихов в приходе, и сразу почувствовала себя лучше. Однако, ведя свою лошадь шагом среди остальных гостей, направлявшихся к конюшням Бельфлера, она не могла оторвать взгляда от фигуры их хозяина, возвышавшейся впереди процессии.
Арист Бруно был огромным мужчиной лет тридцати с необычайно широкими плечами. Все в нем было крупным: от головы с непослушными черными кудрями до крепких ног, сжимающих бока лошади. В его размерах и уверенности было что-то вызывающе мужественное, что-то очень чувственное. Она вспомнила сплетни, приписывающие ему любовную связь с некой мадам де Ларж, и подумала о том, что чувствует женщина в объятиях этих сильных рук.
«Женщина чувствует себя побежденной», — решила она, вздрогнув от отвращения несколько нарушающего покой удовольствия. Мужское начало месье Бруно, как сильный аромат, проступало из всех пор его кожи. Он знал, что привлекает женщин, и открыто щеголял этим знанием. Ну а она из тех, кто может признать его обаяние и остаться к нему невосприимчивой!
