Сара Маклейн - Две недели на соблазнение

Оглядываясь назад, мисс Джулиана Фиори думала о том, что ей в тот вечер не следовало делать… кое-что. Во-первых, ей, пожалуй, не стоило, поддаваясь порыву, покидать осенний бал и выходить в слабо освещенный сад Ралстон-Хауса. Во-вторых, по-видимому, следовало бы остановиться и подумать, когда тот же порыв увлек ее в глубину сада по темным дорожкам, которые отмечали внешние границы дома брата. В-третьих же, ей почти наверняка надо было вернуться в дом, как только она наткнулась на лорда Грейбхема, — тот был навеселе, едва держался на ногах и говорил нечто… совершенно неджентльменское. И уж конечно, ей не следовало бить его.

И не важно, что он схватил ее своими лапами и притянул к себе, обдавая горячим, пропитанным скотчем дыханием, очевидно, решив, что это ей понравится, как якобы понравилось бы ее матери.

Ей следовало знать, что леди не дерутся. По крайней мере английские леди.

Джулиана увидела, как этот горе-джентльмен взвыл от боли, выхватил из кармана носовой платок и прижал его к носу, испачкав белоснежный батист алой кровью. И она замерла, охваченная ужасом. Ведь об этом непременно станет известно, и это непременно станет очередным «скандальным случаем».

Но что она могла поделать? Позволить ему лапать ее и ждать, когда какой-нибудь рыцарь примчится на помощь? Увы, в саду в такой час рыцари встречаются гораздо реже, чем такие, как этот…

Но, с другой стороны, она ведь сама только что подтвердила все сплетни о ней. И ей никогда не стать одной из них.

Джулиана подняла глаза на темные кроны деревьев. Шелест листьев высоко над головой еще минуту назад обещал ей передышку от неприятной атмосферы бала. Теперь же этот шелест, казалось, насмехался над ней — ей уже чудилось эхо шепотков по всему Лондону.

— Ты ударила меня! — Вопль толстяка был слишком громким и гнусавым.

— Еще хоть раз приблизишься ко мне — и снова получишь, — ответила Джулиана.

Он не сводил с нее глаз, утирая кровь. Злость в его взгляде Джулиана уловила безошибочно, так как знала эту злость и знала, что она означает, поэтому приготовилась к тому, что последовало.

— Ты об этом пожалеешь! — Грейбхем шагнул к ней. — Я заставлю всех поверить, что это ты завлекла меня сюда, как какая-нибудь шлюха, каковой ты, собственно, и являешься.

Отступив на шаг, Джулиана покачала головой:

— Нет, ошибаешься. — Она вздрогнула от того, как отчетливо прозвучал ее итальянский акцент, а она ведь так упорно работала над тем, чтобы избавиться от него. — Тебе не поверят. — Эти ее слова прозвучали неубедительно даже для нее самой. Конечно же, ему поверят!

Словно прочитав ее мысли, он злобно хохотнул.

— Не думаешь же ты, что поверят тебе, девице сомнительного происхождения, которую терпят только потому, что ее брат — маркиз. И даже брат не поверит тебе. Какая мать, такая и дочь. Яблоко от яблони…

«Какая мать, такая и дочь». Слова эти как удар, которого ей никогда не избежать, как бы она ни старалась.

— Тебе не поверят! — повторила она, вскинув подбородок. — Потому что никто не поверит, что я могла захотеть тебя, porco.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы перевести с итальянского на английский и понять оскорбление, понять, что его обозвали свиньей. Грейбхем рассвирепел и выбросил вперед свою жирную руку с короткими и толстыми, словно сосиски, пальцами. Он был ниже девушки ростом, но компенсировал это грубой силой — обхватив ее запястье, крепко сжал его, оставляя синяки. Джулиана вскрикнула от боли. И тотчас, действуя инстинктивно, вскинула вверх колено, безошибочно попав в цель.

Грейбхем взвыл от боли и разжал пальцы. А Джулиана, резко развернувшись и подхватив юбки своего переливающегося зеленого платья, помчалась через сад, держась в стороне от яркого света, льющегося из огромного бального зала. Она понимала: если ее увидят выбегающей из темноты, то будет ничуть не лучше, чем если ее поймает этот мерзкий Грейбхем; она уже слышала, как он бежит за ней, громко пыхтя и отдуваясь.

Звуки погони подстегнули ее, и она выскочила через боковую садовую калитку во двор, примыкавший к Ралстон-Хаусу, — там в длинный ряд выстроились экипажи, ожидающие своих хозяев.

Тут Джулиана вдруг наступила на что-то острое и, споткнувшись, упала, ободрав ладони о шершавые булыжники. Тяжко вздохнув, она пожалела о своем решении снять перчатки, которые были на ней в бальном зале, — ведь лайка, пусть и тонкая, все же сберегла бы ей несколько капель крови в этот вечер. Железная калитка с лязгом захлопнулась позади нее, и она секунду помедлила, надеясь, что этот громкий звук привлечет чье-либо внимание. Осмотревшись, она увидела кучеров, поглощенных игрой в кости в дальнем конце аллеи, но им, казалось, не было до нее никакого дела. Оглянувшись, Джулиана увидела тушу Грейбхема, приближающуюся к калитке; он несся на девушку словно бык на красную тряпку, и она поняла, что кареты — ее единственная надежда на спасение.

Тихо чертыхнувшись по-итальянски, Джулиана проскользнула под массивными головами двух огромных вороных коней и прокралась вдоль ряда экипажей. Тут калитка распахнулась, затем с лязгом захлопнулась, и девушка замерла, прислушиваясь. Но ей не удалось ничего услышать из-за громкого стука собственного сердца. Чуть помедлив, она тихонько открыла дверцу внушительного вида экипажа и вскочила в карету без помощи подножки. Услышав треск рвущейся ткани — ее платье зацепилось за что-то, — Джулиана дернула за юбки, втащив их в карету, и, схватившись за дверцу, прикрыла ее за собой как можно осторожнее. После чего, затаив дыхание, стала прислушиваться.

Вскоре несколько мужских голосов нарушили тишину, а затем карета покачнулась под весом кучера, взбирающегося на козлы.

«Вот тебе и спряталась», — подумала Джулиана. Она изрыгнула сочное словцо на своем родном языке и прикинула, какой у нее имелся выбор. Грейбхем, возможно, находился где-то рядом. Но не могла же она прибыть к парадному входу особняка брата в карете, принадлежащей бог знает кому… Приняв решение, Джулиана потянулась к ручке на двери и приготовилась, выскочив из кареты, скрыться в спасительной темноте.

Но тут карета тронулась с места, и теперь о побеге не могло быть и речи.