Жюльетта Бенцони
Любовь, только любовь
Двадцать дюжих здоровяков как тараном орудовали толстенным дубовым бревном, прикатив его с дровяного склада по соседству. Они отступали на несколько шагов и с криком «А-ах!» ударяли с разбегу в массивные, окованные железом створки ворот, но те только глухо, будто гигантские литавры, гудели в ответ. Ярость толпы нарастала, удары раздавались чаще, и вот уже ворота королевского замка дрогнули. Дрогнули, несмотря на тяжелые железные засовы.
Тараном пробивали мощные дубовые ворота портала, над которым коленопреклоненные ангелы-хранители молитвенно сложенными руками поддерживали герб короля Франции: на лазурном поле в лучах апрельского солнца мягко мерцали золотые лилии.
Еще выше коричневели зубцы стен, из-за которых лучники целились в толпу, между зубцами виднелись башни и крыши замка Сен-Поль, причудливое кружево пламенеющих на солнце слуховых оконцев, верхушки деревьев и небесная синева с плещущим в ней шелковым, расшитым лилиями стягом. Там, в вышине, сиял безмятежный весенний день, летали ласточки, и солнце выводило на стенах, будто на страницах молитвенника, золотые узоры, а здесь, на земле, текла кровь, клокотала ярость, клубилась удушливыми облаками пыль, поднятая сотнями ног.
Просвистела стрела. Возле Ландри и Катрин грузно осел человек, стрела еще дрожала у него в горле, пронзительный вскрик боли перешел в предсмертный хрип. Девочка в испуге закрыла лицо руками и прижалась к своему приятелю, а он покровительственно обнял ее за плечи.
– Не смотри туда, – сказал Ландри. – Зря я тебя сюда позвал. На сегодня это наверняка не последний покойник.
Ландри и Катрин смотрели на площадь, стоя на каменной скамейке в узком и грязном проулке, что петлял между мастерской портного и запертой на большой висячий замок лавочкой аптекаря. Ни одно движение здоровяков с тараном не ускользнуло от них. Лучники с зубчатых стен замка стреляли теперь по-настоящему. Стрелы сыпались дождем на толпу бунтовщиков, проделывая в ней бреши, которые тут же затягивались. Каменный насест стал опасен, Ландри помог Катрин спуститься, и они смешались с толпой.
В разъяренной толпе подросткам не стало спокойнее, они устали, а теперь еще и испугались. Они удрали из дома, что стоял у моста Менял, ранним утром, воспользовавшись отсутствием родителей. Лихорадка, которая со вчерашнего дня сотрясала Париж, раскидала кого куда: одни побежали к дворцу, другие в страхе за детей к соседке, третьи – в народное ополчение. Катрин и Ландри не узнавали родного города в этом раскаленном добела кипящем котле, ежесекундно взрывающемся яростью и убийством из-за любого случайно оброненного слова, пропетой озорной песенки.
Они привыкли к спокойной, мирной жизни моста Менял, к домикам с островерхими крышами, к узкому мостику, где можно было повидать весь цвет Парижа: один вельможа шествовал из дворца в Гран-Шатле, другой – обратно. Отец Катрин, Гоше Легуа, был золотых дел мастер и торговал под вывеской «Ковчег обручального кольца»; золотых дел мастером был и отец Ландри, Дени Пигасс, который торговал в лавочке по соседству. А напротив них, на другой стороне моста, стояли лавки менял: ломбардцев и нормандцев.
До сегодняшнего дня Катрин в своих прогулках с Ландри не заходила дальше паперти Нотр-Дам, мрачных переулков бойни и подъемных мостов Лувра. Зато пятнадцатилетний Ландри давным-давно обегал все самые таинственные и глухие закоулки Парижа и знал его как свои пять пальцев. Он надумал повести свою соседку Катрин к замку Сен-Поль ранним утром в среду 27 апреля 1413 года.
– Пойдем, – уговаривал он. – Кабош вчера клялся, что войдет в королевский дворец и избавит монсеньора дофина от дурных советчиков. А мы войдем за ним следом, и ты поглядишь на все, что там есть…
Кабош-Башка! Он же Симон-Нож, живодер с Большой бойни, сын торговки требухой с рынка Нотр-Дам, который поднял парижан против призрачной власти несчастного Карла VI, короля-безумца, и вполне реальной и гибельной власти его жены, Изабеллы Баварской.
В это смутное время королевство Франция и впрямь было достойно жалости. Сумасшедший король, легкомысленная и распутная королева; вот уже шесть лет в стране царила анархия, с тех самых пор, как Иоанн Бесстрашный, герцог Бургундский, убил брата короля герцога Орлеанского. Позабыв об англичанах, которые в любую минуту могли вернуться, приверженцы одного и другого принцев крови, арманьяки и бургиньоны, разоряли страну своей кровавой безжалостной распрей. Сейчас арманьяки были на подступах к Парижу. А в Париже распоряжался лукавый краснобай Иоанн Бургундский; подружившись с богатой и могущественной корпорацией мясников, он теперь сеял в бушующем Париже волнения и смуту. Формально власть принадлежала дофину, Людовику Гюйеннскому, но семнадцатилетний мальчик, разумеется, не мог справиться со своими мятежными вассалами и бунтующим народом. Настоящим королем Парижа был Кабош-Башка, живодер, которого благословил на бунт университет в лице ректора – смутьяна Пьера Кошона.
На площади были оба: и Кабош, и Кошон – зачинщики бунта, они подначивали толпу, осаждавшую королевский дворец. Кабош-Башка стоял у ворот, отодвинув в сторону стражников, которых разоружили и связали мальчики-мясники в кожаных передниках с бурыми пятнами крови, и отдавал приказы таранщикам. Ландри, держась поближе к домам, тащил Катрин за руку, отыскивая защищенное от стрел и удобное для наблюдения место.
Над волнующимся морем голов Катрин видела широкоплечую атлетическую фигуру вожака Кабоша, на нем были цвета бургундского дома: зеленый плащ с белым андреевским крестом; по его искаженному яростью багровому лицу катился пот. Он размахивал белым знаменем – эмблемой Парижа – и орал:
– Наддай! Еще наддай! Разорим гнездо стервятников! В бога и в душу! Наддай! Уже трещит!
Ворота в самом деле трещали, обещая скоро сдаться. Таранщики сильно потеснили толпу, готовя себе разбег для решительного удара. Ландри едва успел затащить Катрин под арку часовни, иначе подавшаяся назад толпа раздавила бы ее. Катрин покорно ему подчинилась, не в силах оторвать глаз от Кабоша-живодера, изрыгавшего свои команды с такой яростью, что их невозможно было понять. Резким движением он рванул на себе камзол, обнажив мощную грудь, покрытую рыжей шерстью, засучил рукава и с силой воткнул древко знамени в землю, приготовившись тоже взяться за таран.
– Вперед! – ревел Кабош. – За мной! Святой Иаков нам в помощь!
– Да здравствует святой Иаков и цех мясников! – подхватил Ландри, воодушевленный его энтузиазмом.
Катрин сердито посмотрела на Ландри:
