Да, он был очень красивым, с тонким, чистым, хорошо очерченным лицом. Лицо его могло бы показаться несколько женственным, если бы не энергичный подбородок, сжатый рот и гордые синие глаза, которые не знали, что значит быть опущенными. Коротко остриженные светлые волосы казались надетой на голову золотой шапочкой – стрижка модная в те времена, на которую так удобно надевать шлем. Шелковый лиловый колет с серебряными листьями облегал широкие плечи, а двухцветные серые с серебром облегающие штаны подчеркивали стройность и мускулистость ног привычного к седлу всадника. Со связанными за спиной руками, гордо поднятой головой, ледяным взглядом синих глаз и презрительно оттопыренной нижней губой, он стоял между двумя мясниками и казался светлым ангелом между двумя чертями. Катрин вдруг вспомнила чудную миниатюру, которой любовалась в Священном писании, принесенном, чтобы ее батюшка сделал для него золотой оклад: юный золотоволосый всадник пронзает копьем дракона. Гоше объяснил тогда дочке, что это святой Михаил, одолевший лукавого. На святого Михаила и был похож этот юноша… и звали его тоже Мишель…
Неожиданное воспоминание воспламенило Катрин, она поняла, что непременно должна что-то сделать, должна как можно дольше не расставаться с чудесным юношей.
Тесная толпа мужчин и женщин призывала смерть на голову пленника. Катрин толкали, пихали, но она пыталась пробраться вперед. Наконец она оказалась прямо за огромной спиной Кабоша и, несмотря на весь свой страх перед ним, уцепилась за его широкий пояс. Живодер, торжествуя победу, даже не заметил Катрин. А сама Катрин не замечала больше толчков, не замечала, что ей наступают на ноги. Она потеряла чепец, ее дергали за волосы, но с ней своей жизненной силой делился светловолосый юноша, которого вели впереди, и она старалась поделиться с ним своей силой.
Вместе с Мишелем де Монсальви вели и других пленников: герцога де Бара, кузена дофина; Жана де Вайи, хранителя печати Гюйенни; Жака де ла Ривьера, камергера дофина; братьев де Жирем – в общем, человек двадцать закованных в цепи пленников. Их вели как злодеев, среди плевков и проклятий. Проходя мимо резной дубовой двери, приоткрытой на лестницу, Катрин узнала в стоящей за ней черной сухопарой мрачной фигуре мэтра Кошона. Он крепко держался за косяк, не давая толпе увлечь себя, но Катрин приметила, каким необычайным взглядом одарил ректор юного пленника. Тусклые безжизненные глазки Кошона при взгляде на него вдруг радостно заискрились, будто мысль о том, что прекрасного, благородного юношу изуродуют пытками, доставила ему наслаждение, послужила наградой… Мутная волна отвращения поднялась в душе Катрин. Кошон никогда ей не нравился, но сейчас она поняла, что он ей отвратителен.
В дверях давка стала невыносимой, Катрин оторвали от Кабоша и отбросили далеко назад. Она закричала, но в гомоне толпы никто не услышал ее крика. Зато в следующую минуту ударивший ей прямо в лицо яркий горячий луч солнца сообщил, что они на свежем воздухе. Стало свободнее. Толпа рассеялась по саду, но в следующую минуту вновь сгрудилась перед проломленными воротами. Будто мужественный солдатик, идущий на приступ, Катрин набрала в грудь побольше воздуха, готовясь преодолеть и это препятствие. С огорчением она поняла, что пленник и его стража уже за воротами. Различила золотоволосую голову Мишеля между блестящими топориками алебардников и их шлемами вороненой стали, увидела, как они удаляются, удаляются… Вот они уже исчезли из глаз. Горестный крик вырвался из груди Катрин. Она приготовилась бежать за ними, но тут чья-то рука крепко взяла ее за плечо и силой удержала на месте.
– Наконец-то я тебя нашел! – кричал Ландри. – Ну и попортила ты мне кровь. Имей в виду, последний раз я взял тебя с собой! В тебе и впрямь сидит черт с рогами!
За то, чтобы выйти из королевского особняка, Ландри заплатил недешево: ему подбили глаз, оторвали рукав, разбили коленку. Что же до зеленого плаща с белым крестом, которым он так гордился поутру, то теперь он превратился в пыльную тряпку, которой перетерли множество самых разных вещей и которую теперь можно выбросить. Вдобавок он потерял свою шапочку, и его черные прямые волосы торчали в разные стороны над раскрасневшимся лицом. Но что было Катрин до его гардероба? Она утирала слезы подолом разорванного платья и смотрела на Ландри умоляющими глазами.
– Помоги мне, Ландри! Умоляю, помоги мне спасти его!
Ландри с искренним недоумением смотрел на девочку.
– Кого? Арманьяка, которого Кабош собрался вздернуть? Ты что, совсем спятила? Тебе-то что – вздернут его или нет? Ты с ним даже незнакома!
– Да, незнакома… Но мне не хочется, чтобы он умер. Вздернут… А ты знаешь, что это значит? Его отведут в Монфокон и там привяжут ужасными ржавыми цепями между страшными столбами…
– Нам-то что за дело? Он нам никто!
Катрин повела головой, отводя с лица волосы, и столько неосознанной женской прелести было в ее движении, что у Ландри захолонуло сердце. Волосы и глаза были единственной прелестью Катрин, но какой, черт возьми, прелестью! Ни у одной другой девочки на свете не было подобного естественного золотого плаща с пробегающими на солнце молниями. Распущенные волосы Катрин доходили до колен и укрывали ее волшебной шелковистой пеленой, одевали сиянием теплого летнего света. Сиянием, которое было совсем не легко носить.
Что же касается глаз Катрин, то домашние так до сих пор и не решили, какого же они цвета? Спокойствие делало их бархатисто-синими с фиолетовым оттенком, похожими на лепестки фиалок. Смех зажигал золотистые искры, и казалось, будто затанцевал в них медовый луч солнца. Но внезапные вспышки гнева, на которые Катрин была мастерица, ошеломляя ими своих домашних, превращали ее глаза в черные мрачные бездны.
Но пока она мало чем отличалась от других таких же девчонок-недоростков: неуклюжая, нескладная, с вечными ссадинами и синяками на коленках. У нее была забавная треугольная рожица с очень маленьким носиком и крупным ртом, точь-в-точь славная кошечка, только с медовой кожей и вся в веснушках. В целом она, надо сказать, была очаровательна, и Ландри был не в силах устоять против ее чар. Каждый день добавлял ему хлопот, принося очередную фантазию или каприз Катрин. Но на этот раз, приходилось признаться честно, она хотела невозможного!
– С чего вдруг тебе так понадобилась его жизнь? – спросил Ландри не без ревности.
– Не знаю, – простодушно ответила Катрин. – Но если его убьют, мне будет невыносимо горько. И я буду плакать, очень сильно… и очень долго…
Она говорила негромко, спокойно и так уверенно, что Ландри в очередной раз почувствовал: нет, ему ее не понять. И все-таки он знал: он сделает все, о чем бы Катрин ни попросила, проглотит любую ее отраву, как бы она ни была горька. Но что в реальности представляли собой три коротеньких слова, так легко спорхнувшие с губ девочки: надо освободить пленника? Освободить значило отбить у отряда алебардников, который сразу же окружил его за воротами замка, отбить у толпы, которая сопровождала его, отбить у Кабоша и Денизо, которые одним ударом могли прихлопнуть Ландри, и Катрин в придачу. Но предположим, они все-таки его отбили, его еще надо было спрятать во взбунтовавшемся городе, который охотился за такими, как он. Нужно суметь вывести его из бушующего Парижа, пройти сквозь запертые ворота, через запертые мосты и перекрытые цепями улицы, мимо стражников, избежать расспросов и допросов. Ландри решил, что задача эта не под силу даже самому ловкому из ловкачей-мальчишек, к каким он себя причислял.
