Жюльетта Бенцони - Оливье, или Сокровища тамплиеров

Санси смотрела на звезду.

Пять серебряных лучей, образующих гербовый щит на лазурном небе, сверкали на солнце: они были подвешены к длинной цепи, которую бесстрашные люди натянули между двумя похожими друг на друга острыми горами, торчавшими, как два шпиля, над деревней Мустье. Именно об этом фантастическом приношении в честь Богоматери мечтал рыцарь Гийом де Блака, находясь в тюрьме в Мансуре[1]. Он хотел, чтобы цепи со щитом посередине были похожи на ожерелье, и цели своей он достиг. Томясь в застенках, он принес клятву Деве Марии, что из своих цепей пленника и звездного герба он возведет величественный бессмертный памятник, который сквозь века пронесет славу матери Иисуса. И Санси любила звезду так, как любила вознесенную на вершину часовню Нотр-Дам-д'антре-Мон[2], куда много раз приходила, чтобы облегчить душу и попросить помощи, ибо по традиции и согласно народным верованиям это маленькое, изумительно украшенное святилище обладало безграничной силой. Говорили даже, будто мертворожденные младенцы обретали в нем жизнь...

Никогда Санси ни о чем подобном не просила. Раньше ее молитвы были более скромными, и, возможно, именно поэтому часто случалось, что они исполнялись. Вот почему при каждом своем посещении она умалчивала свою главную просьбу, хотя прекрасно понимала, что Деве Марии придется сильно потрудиться для того, чтобы ее желание исполнилось.

Солнечные лучи касались звезды, зажигая на ней молнии, невыносимые для усталых глаз. Санси перекрестилась и вошла в часовню. Толстые стены под сводом низкой романской церкви сохраняли здесь свежесть и полумрак, благодаря которым быстро исчезло из глаз красное пятно, порожденное долгим созерцанием этой удивительной звезды, чье сияние могла погасить только ночь.

Она положила перед алтарем, где стояла древняя, примитивная, но трогательная статуя Девы Марии, охапку принесенного ею дрока. Ослепительный желтый цвет сразу осветил маленькую часовню, где горела лишь единственная толстая свеча, которую каждое утро зажигали монахи-бенедиктинцы, заселившие около V века монастырь Сен-Онора-ан-Лерен, и чьи владения позже способствовали появлению деревни. Сегодня Санси была здесь одна, что случалось редко, поскольку молитвенный дом пользовался большой популярностью у паломников. Но прошлой ночью в горах случилась буря, и скверная погода помешала путникам тронуться в путь. Но этого было мало, чтобы остановить владычицу Валькроза. Поэтому брат Альбер, старый монах, которому поручено было встречать паломников этим утром, хорошо знавший и саму Санси, и присущую ей щедрость, встретил ее с большой теплотой. Понимая, как она будет признательна ему за возможность побыть в одиночестве, он удалился с улыбкой на сомкнутых губах, призванных скрыть прискорбную нехватку зубов, которая объяснялась преклонным возрастом. Но прежде вручил ей толстую свечу, которую Санси обычно просила.

Оставшись в часовне полной хозяйкой, Санси расставила свои цветы в глиняные горшки, специально приготовленные для этого, зажгла свечу, поставив ее так, чтобы лицо Марии было освещено, встала на колени и, сложив руки, начала молиться... Сначала это были обычные литании, где чередовались «Ave Maria»[3] с другими священными текстами.

Но она понимала, что просьбу ее выполнить будет нелегко. Возможно, даже труднее, чем оживить мертворожденного младенца. Какие слова найти, сколько слез пролить, чтобы Богоматерь растрогалась и согласилась изгнать из души Оливье ужасное желание стать тамплиером? Как сделать так, чтобы мать Иисуса одобрила намерение своей жалкой рабы Санси и сделала так, чтобы Оливье, желавший посвятить себя служению ее сыну, отказался от своего намерения. Он не хотел похоронить себя под рясой в безмолвии монастыря, напротив, Оливье стремился носить рыцарское одеяние, сражаться при свете дня во славу Божию там, где требовалось служить Ему.

Шел 1288 год. Тамплиеры по-прежнему удерживались на Святой земле, поскольку смерть грозного султана Байбарса[4], случившаяся одиннадцать лет назад, позволила рыцарям Храма вновь дышать свободно в нескольких, еще оставшихся у них (как и у госпитальеров и тевтонов) городах. К тому же, они развернули целую сеть бальяжей[5] и командорств по всей Западной Европе. Разбогатев, благодаря дарам и пожертвованиям, принесенным им за полтора века, они стали первыми западными банкирами и обладали таким могуществом, что могли давать деньги в долг королям. Гордые своей отвагой, в которой никто, за редчайшими исключениями, не сомневался, они представляли собой образ, вполне способный — и еще как способный! — воспламенить душу юноши. Санси это отлично понимала, но хранила в своем сердце ужасную память о костре неподалеку от Тивериадского озера — костре, в который бросился живой человек, прокляв перед этим Храм. Храм проклят, Храм погибнет, и уничтожит его король, не смыкающий глаз ни днем ни ночью.

И вот уже три года французский трон занимал внук короля Людовика IX[6]. Филиппу IV было сейчас двадцать лет, и с детства его прозвали Красивым. Не было на свете более прекрасного властителя... и более холодного, более скрытного. Рассказывали, что невозможно было вынести тяжелый взгляд его голубых ледяных глаз, настолько они были непроницаемыми. Говорили, будто он никогда не моргает, и пораженные этим известием придворные с изумлением задавались вопросом: закрывает ли он глаза, когда спит? Старик сказал тогда, что Храм погибнет через пятьдесят лет, и с того дня прошло уже тридцать семь. Оставалось очень мало времени. И Санси де Куртене, дама Валькроза, пришла к Богоматери с мольбой спасти сына от столь зловещего будущего, переполнявшего ее ужасом. К тому же, в глубине души она сомневалась в подлинности этого призвания, которое обнаружилось слишком уж внезапно, после того, как все узнали о помолвке красотки Агнессы де Барьоль с одним из Эспарронов. Но Оливье в ответ на деликатные расспросы матери категорически отверг намерение жениться на этой девушке, а он никогда не лгал: для этого он был слишком горд, да и сама Санси не настаивала, полагая, что это вполне возможно, — ее сын мог и не догадаться о своем тайном чувстве...

Оливье! Санси любила его беззаветно, поскольку и для нее, и для Рено, ее мужа, появление младенца на свет стало настоящим чудом...

Покидая Сен-Жан-д'Акр[7] после ночного бракосочетания, наспех устроенного королем Людовиком IX, которому не терпелось избавиться от человека, вызвавшего излишне нежную склонность его прекрасной супруги Маргариты Провансальской, Санси де Синь, владычица Валькроза, знала, что поспешное отплытие на марсельском корабле не было путешествием навстречу счастью, хотя впервые остановиться на долгом пути им предстояло на Кипре, острове любви. Она всей душой любила Рено с двенадцати лет, и любовь эта устояла после брака со старым, хотя и очаровательным Адемаром де Валькрозом, который сумел подарить ей счастье, так и не сделав ее женщиной. А Рено любил королеву Маргариту — с того момента, как впервые преклонил перед ней колено. Санси знала об этом и, хотя была уверена, что чувство ее останется безответным, согласилась выйти за него только потому, что об этом умоляла Маргарита, ее крестная мать, которую она горячо любила. Это было единственным средством вырвать из рук палача слишком обольстительного Куртене, ведь король застал его в спальне жены. Конечно, это случилось при весьма драматических обстоятельствах, но они были столь двусмысленными, что вызвали ревность у человека, которого, по всеобщему убеждению, церковь, рано или поздно, включит в число своих святых. Возможно, именно по этой причине, а еще потому, что, почувствовав себя способным на столь человеческую страсть и ощутив унижение вкупе с гневом, Людовик не пожелал слушать никаких объяснений. Так и сложился этот брак, принесший Санси только дополнительную боль. Его тоже, по настоянию самой Санси, нельзя было назвать настоящим. Даже если Рено придет однажды умолять ее, она не уступит ни ему, ни собственной страсти: она считала свое тело недостойным любимого человека, ведь ее осквернил неверный принц, который завладел ею хитростью... и оставил в ней свое семя...