— Наконец-то мы дома! — вздохнула Онорина, когда на знакомый призыв рога, в который затрубил один из лакеев, перед их лошадьми открылись тяжелые дубовые ворота, и со скрипом взлетела вверх подъемная решетка с остро заточенными наконечниками.
Маленький кортеж был замечен уже издалека, и замок гудел, как обезумевший улей. Феодальное жилище — это замкнутый мир, который сейчас шумно пробуждался: здесь смешивались крики конюхов, смешливые восклицания служанок, противоречивые торопливые приказания с кухни, кудахтанье обитателей нижнего двора и доносившийся с укреплений веселый звук рога, приветствовавший тех, кто въезжал в замок: дама Валькроза вновь почтила своим присутствием дом. Поэтому ей даже не дали времени спешиться: тут же окружили, наперебой забрасывая восторженными восклицаниями. И на сердце у Санси стало тепло. Она нуждалась в любви, и эта любовь была ей дорога. Боже! А какое здесь синее небо, как порхают в нем ласточки!
Она улыбнулась интенданту Максимену, Барбетте, отвечающей за кухню и командовавшей целым отрядом помощниц.
Некоторые, кого она знала совсем девчонками, выросли. Сейчас они протягивали ей букетики лаванды и розмарина, поспешно собранные на соседней пустоши, едва лишь часовые объявили о приближении путешественников. Сюда же поспешил прийти и брат Клеман, который именно в этот день приехал в замок с еженедельным визитом. Санси была счастлива увидеться с ним: она очень любила его, и чувство это не изменилось, несмотря на плащ тамплиера с красным крестом, который теперь вызывал у нее отторжение. Но как сомневаться в том, что этот тридцатипятилетний человек, рожденный для стальной кольчуги, сохранил в себе чистоту и горячую веру первых веков Ордена? Его темноволосая мощная голова, его лицо, изрезанное преждевременными морщинами и освещенное добрыми серыми глазами, — все в нем лучилось радостью жизни!
— Как благодарить вас за то, что вы сделали для всех моих подданных, брат Клеман? Здесь ничего не изменилось, словно я уехала только вчера!
— Это вполне естественно, ведь я же дал вам слово сохранить все как есть! Но входите же, мадам Санси, входите в ваш дом! Он ждал вас терпеливо и безмятежно, уверенный в том, что вы вернетесь. Быть может, чуть рановато? Разве король Людовик уже на пути в свое королевство?
— Нет. Но я вернулась сюда замужней дамой. По воле короля и по моей воле я вышла за сира Рено де Куртене, одного из храбрейших рыцарей, который стал моим господином.
— Чудесно! — вскричал брат Клеман с широкой улыбкой. — Это превосходная новость, за которую следует возблагодарить Бога... Но отчего же муж не приехал с вами?
— Король поручил ему доставить послание своей матушке, а у меня нет никакого желания вновь встретиться с мадам Бланкой.
Брат Клеман рассмеялся.
— Как вижу, вы «любите» ее по-прежнему? Что ж, мы подождем возвращения вашего супруга, чтобы познакомиться с ним...
— Возможно, он задержится... поэтому мне нужна ваша помощь, ваши советы во всем, что касается поместья...
Внезапно она смутилась, и тамплиер сразу понял всё: что кое-что неладно у владычицы Валькроза и что этот новый брак, видимо, не принес ей счастья. Но он знал свою молодую родственницу с детства и помнил, что из нее нельзя вытянуть и словечка, если она сама не захочет рассказать об этом. И он всего лишь добродушно заметил:
— Мы подождем его вместе. Вы прекрасно знаете, дорогая Санси, что я никогда не оставлю вас в затруднительном положении.
Как хорошо, что на Клемана можно было положиться, и на мгновение Санси почувствовала искушение во всем ему признаться, но она боялась, что он вообразит себе ее супруга совсем иным, чем тот был на самом деле, и потому предпочла промолчать. Впрочем, она очень быстро поняла, что Валькроз не скоро увидит своего нового властелина. Действительно, Рено передал королевское послание Бланке Кастильской, которая из-за болезни приняла его в постели, засыпав тревожными вопросами о сыне, а потом отослала, даже не осведомившись о том, как дела у него самого. Рено отправился в Куртене, где теперь постоянно пребывала Мария, императрица Константинопольская. Там же он застал единственного своего друга Гильена д'Ольнэ, а потом долго молился в часовне замка, перед могильной плитой, под которой упокоился его дед Тибо. И затем он узнал — совершенно неожиданно для себя! — что император Бодуэн продолжал в своем наполовину опустевшем дворце бороться с бесчисленными трудностями, обусловленными хронической нехваткой денег и постоянно разбегающимися войсками. Вспомнив, что по примеру других крестоносцев после крестового похода он поклялся прийти на помощь королю Бодуэну, он решил, что должен вновь послужить мечом этому человеку, которому был многим обязан и которого, впрочем, искренне любил. И Рено отправился в Марсель, где можно было сесть на корабль. Оттуда он прислал жене письмо, в котором извещал о своих намерениях. В Валькроз письмо доставил Жиль Пернон. После возвращения из Святой земли здоровье старого конюшего пошатнулось, хотя он не желал в этом признаваться. Он страдал от приступов ревматизма, который мешал ему ездить верхом, и от астмы. Солнце и сухой климат Прованса могли оказаться благотворными для его организма, поэтому Рено отпустил его окончательно. А в Константинополь он должен был поплыть один...
Получив это письмо, Санси разрыдалась, убежденная в том, что никогда больше не увидит супруга. Очевидно, Оливье не желал ее. Именно в тот вечер она рассказала брату Клеману, каким образом был заключен этот брак. Она не могла совладать с нервами и скрыть от тамплиера свое отчаяние, и святому отцу пришлось сделать над собой усилие, чтобы не преступить закон Ордена, согласно которому рыцарю запрещалось вступать в любой телесный контакт с женщинами: он искренне утешал молодую супругу и хотел бы предложить ей свое плечо, чтобы она могла выплакаться. Впрочем, он все же взял ее руки в свои:
— Не знаю, что сказать вам, дитя мое, хотя вижу, как вы страдаете, и ваша печаль меня безмерно огорчает. Но я думаю, — добавил он с внезапной уверенностью, сам не понимая, откуда она взялась, — в один прекрасный день ваши муки закончатся... и супруг к вам вернется!
— Вы очень добры ко мне, и вы, кажется, убеждены в своей правоте, брат Клеман. Он вернется, говорите вы? Но когда же?
— Это Божья тайна!
Ей пришлось ждать десять лет. Десять одиноких лет, прожитых вдали от людей. Новости о внешнем мире она получала от рыцарей-храмовников или от трубадуров, охотно заходивших в гостеприимный замок на холме, где молодая хозяйка, очень серьезная и вместе с тем обворожительная, умела слушать, улыбаться и щедро вознаграждать за труды. О ней уже начали слагать легенды: мол, живет она без супруга, который уехал далеко и никогда не вернется, но она все ждет и ждет его, не обращая внимания на окрестных знатных сеньоров, которые жаждут попросить ее руки или хотя бы просто утешить. От гостей Санси узнала и о смерти Бланки Кастильской, а потом о возвращении — спустя два года — ее сына, которого королева-регентша с таким нетерпением ждала. От одного из братьев-тамплиеров, который решил однажды проведать Санси, она услышала — поскольку брат этот побывал в Париже, — что король Людовик, все еще переполненный благочестивыми размышлениями, почерпнутыми в Святой земле, и вдобавок удрученный смертью матери, серьезно подумывал о том, чтобы постричься в монахи. Это вызвало необычайную вспышку гнева королевы Маргариты, которая объявила, что она в таком случае уедет в Прованс, оставив королевство на волю судьбы. И больше о монастыре разговоров не было: Людовик продолжил царствование, которому в скором времени суждено было вызвать восхищение и народа, и других монархов западного мира. Благодаря брату Клеману, которого хозяйка замка теперь почти не видела, потому что он в силу важнейших поручений Ордена находился вдали от Триганса[13], она, с помощью верного Максимена, научилась искусству управлять своими владениями. Жиль Пернон, которому прекрасное солнце и ежедневное употребление тмина, розмарина и чеснока практически вернуло молодость, тоже помогал Санси: он сопровождал ее почти повсюду. Дел же было предостаточно: в течение нескольких лет Карлу Анжуйскому пришлось воевать, чтобы вырвать — город за городом — свое графство Провансальское из рук тещи, вдовствующей графини Беатрисы Савойской. Из-за войны в горную долину Вердона хлынуло множество беженцев. Однако некоторые предпочли остаться здесь навсегда, отчего население здешних мест увеличилось, — в дальнейшем это приведет к развитию этой области. Одна семья гончаров, сохранившая традиции греческих мастеров, изгнанная сначала из Марселя, а потом из Бриньоля, поселилась в Мустье, где не было недостатка ни в глине, ни в воде, ни в дровах для топки, — здесь они и обосновались, принеся первую славу селению, куда уже стекались многочисленные паломники.[14]
