Жюльетта Бенцони - Опал императрицы (Опал Сисси)

Осень 1923

Укрывшись под большим зонтом, одолженным у лакея из гостиницы «Захер», Альдо Морозини, венецианский князь и антиквар, бегом пересек Аугустинерштрассе, следя лишь за тем, чтобы не слишком забрызгать свои лакированные туфли. Он держал путь к служебному входу оперного театра, решив воспользоваться старинной привилегией постояльцев знаменитого отеля, предоставлявшейся им на случай плохой погоды. А погода, видит бог, на этот раз и впрямь была ужасной! С тех пор как князь-антиквар приехал в Вену, не переставал лить дождь, постоянный, назойливый, несильный, но упорный, и австрийская столица промокла насквозь. И хотя завлекли его сюда весьма таинственным письмом, Альдо готов уже был пожалеть о дорогой его сердцу Венеции. Впрочем, и там он последние несколько месяцев тосковал – впервые в жизни.

Нет, конечно, он не перестал интересоваться разнообразными редкостями и предметами старины – а особенно историческими драгоценностями, но после возвращения из Англии Морозини искал и не находил в себе той жадности, что была ему свойственна до той ночи, когда в его жизнь вошел Симон Аронов. Это произошло в мрачных подземельях варшавского гетто. Наверное, не найти человека более загадочного и более притягательного, чем этот Хромой! И куда труднее стало вздыхать над фарфоровой супницей, пусть даже сделанной в Севре для самой Екатерины Великой, или над парой венецианских подставок для поленьев в камине, пусть даже ими пользовались во дворце Реццонико и они имели честь согревать шлепанцы Рихарда Вагнера, – куда труднее стало восхищаться всем этим после опасностей, пережитых вместе с другом Адальбером Видаль-Пеликорном, во время охоты за этим новым Граалем: драгоценными камнями, украденными в незапамятные времена с нагрудника Первосвященника Иерусалимского храма.

Он, Морозини, держал в руках эти священные сокровища, превратившиеся в легенду в памяти иудеев и некоторых историков, эти камни, пришедшие из глубины веков, сопровождаемые целым шлейфом безумств, несчастий, преступлений! Незабываемая минута! Большая квадратная пластина из золота, которую Симон Аронов прятал в своей темной молельне, хранила волнующие следы путешествия через столетия – со времен разграбления храма легионами Титуса. И еще более волнующие следы – раны, оставленные жадными лапами воров в каждой из четырех линий, где изначально было по три камня. Из двенадцати неограненных камней, символизировавших двенадцать колен Израилевых, сохранилось лишь восемь – и, как назло, наименее ценных! Были похищены сапфир Завулона, алмаз Вениамина, опал Дана и рубин Иуды. А по преданию, народу Израиля не обрести родины и независимости, пока священное украшение не вернется в страну в первозданном виде...

Точно следуя указаниям Хромого и благодаря удаче, друзья за девять месяцев ухитрились обнаружить два из четырех пропавших камней: сапфир, которым в течение трех веков владели герцоги Монлор, предки Морозини по материнской линии, и наследство Карла Смелого, герцога Бургундского, алмаз, известный под названием «Роза Йорков», на которые отстаивала свои права английская королевская династия.

И какого же труда это стоило! Как случается с любым священным предметом, оскверненным алчностью, обе драгоценности стали приносить несчастья. Княгиня Изабелла, мать Альдо, заплатила жизнью за сапфир «Голубая звезда». Та же участь постигла его последнего владельца – сэра Эрика Фэррэлса, богатого торговца оружием. Он был убит (во всяком случае, согласно официальной версии) бывшим любовником своей жены. Что до алмаза, то и не сосчитать, сколько трупов оставил он на своем пути! Но до чего же увлекательные приключения пришлось пережить двум приятелям, пустившимся на розыски камней! Вот об этой поре и тосковал Морозини с самого начала 1923 года. А сейчас год уже подходил к концу.

После Рождественских праздников, проведенных в Венеции, в кругу семьи, Альдо ближе к Сретению остался почти в полном одиночестве. Его семья, в которую входили милая маркиза де Соммьер, двоюродная бабушка Альдо, и ее кузина и чтица Мари-Анжелина дю План-Крепен, равно как и его друг, ставший почти братом, археолог Адальбер Видаль-Пеликорн, – так вот, эта семья распалась. В результате повального бегства князь остался в обществе своего бывшего наставника и теперешнего поверенного Ги Бюто и двух верных слуг – Заккарии и Чечины Пьерлунги, знавших его со дня рождения. И это – в момент, когда возродилась надежда на начало новых великих приключений!

Надежда возродилась 31 января, когда доставили письмо из швейцарского банка, которым Хромой имел обыкновение пользоваться для связи со своими корреспондентами. В конверте, помимо векселя на крупную сумму, лежала записка от самого Симона. Но текст ее разочаровал: Аронов не только не назначал Морозини новой встречи, но, коротко поздравив с «последней посылкой», советовал «немного отдохнуть и ничего не предпринимать впредь до новых указаний, чтобы все немного успокоилось».

На следующий же день дворец Морозини начал пустеть. Первым его покинул Адальбер, в глубине души довольный, что получил отпуск, который решил провести в Египте. Уже несколько месяцев умы археологов будоражила фантастическая новость – была открыта гробница юного фараона Тутанхамона. Найденные там сокровища не давали археологу покоя: уж очень хотелось взглянуть на них собственными глазами.

– Я смогу провести несколько дней с моим дорогим другом, профессором Лоре, хранителем музея в Каире, – объяснял Адальбер. – Мы не виделись уже два года, и он, должно быть, смертельно завидует открытиям этих чертовых англичан. Я буду регулярно посылать тебе весточки!

Видаль-Пеликорн отплыл с первым же кораблем, взявшим курс на Александрию, и почти сразу же вслед за ним уехали мадам де Соммьер и Мари-Анжелина. К полному, надо сказать, отчаянию последней. В течение всего января План-Крепен старалась заменить несравненную Мину[1] в качестве секретаря Альдо, вполне успешно с этим справлялась и, проникшись любовью к древностям, очень хотела остаться. К сожалению, хотя старая дама и обожала внучатого племянника, она с не меньшей силой боялась венецианской зимы, в этом году особенно сырой и холодной. Ее мучил ревматизм, она пыталась это скрывать, чтобы не мешать работе, но, как только нотариус Массариа известил Морозини, что молодой человек, предложенный им в качестве секретаря Альдо, прибыл и готов приступить к исполнению своих обязанностей, маркиза тут же распорядилась складывать вещи и перебираться в более сухие края. Мари-Аикелина протестовала.