Людмила Третьякова - Дамы и господа

…Если бы все эти дамы и господа, чья жизнь прошла при свечах, без интернета, ничем не напоминали бы собою нас се­годняшних, со всеми нашими мечтами, ошибками, ожиданием непременного счастья, скажите, стоило бы о них писать? А читать?

Эта книга о том, что остается вечно желанным для каждого без исключения человека: о любви, при всех ее несправедливос­тях, о страстном желании обрести душевный покой, о терпении, о способности, не уповая ни на кого и ни на что, вновь подни­маться на ноги после ударов судьбы, находить смысл и отраду в жизни даже тогда, когда силы на исходе, а будущее кажется беспросветным.

Дамы и господа… Иногда их поступки и отношение к ближ­нему заставляют усомниться: неужто человек и впрямь самое со­вершенное создание Творца? Но ведь для тех, кто желает учиться, это есть урок того, куда может завести потакание изъянам соб­ственного характера, неверие в то, что их можно победить.

Те, кто исповедует убеждение, что для человека существует лишь личный опыт, а пример других ему не указ, рискуют по­напрасну потерять немало драгоценного времени на исправление ошибок, которых можно было избежать.

Интересно все-таки, что бы рассказали нам дамы и господа, доведись им хоть на час вернуться из своего небытия? Вероят­но, очень разное. Но одно наверняка: о ценности каждого дня и часа, проведенного на земле, неистощимая и разноликая красота которой мало кем из нас замечается, о том, как важно из всего многообразия, что предлагает человеку судьба-искусительница, выбрать именно свое — своего человека, свое дело, свою жиз­ненную стезю. И крепко держаться за это.

В 1844 году в Париже неожиданно скончался князь Элим Петрович Мещерский. Смерть еще совсем не ста­рого тридцатисемилетнего человека повергла в печаль и французов, и тех русских, кто волею судеб жил тогда на берегах Сены.

Князь Элим был очень популярной фигурой в парижском обществе. Его знали все, и он тоже знал всех, на правах доброго знакомого появляясь и в гримерках модных актрис, и на приемах у министров.

Служба в русской дипломатической миссии была для князя Элима делом второстепенным. Он считал себя, и со­вершенно справедливо, прежде всего человеком искусства. За годы его жизни в Париже трудно назвать премьеру или вернисаж, не отмеченные в газете или журнале его энер­гичным пером. Писатели также уважали его как тонкого, с великолепным литературным чутьем критика и ценили его рецензии. Князь и сам был личностью одаренной: писал стихи на французском языке, музицировал.

В истории же отечественного искусства за Мещерским числятся особые заслуги. Он первый познакомил францу­зов с лучшими образцами отечественной поэзии и прозы, популяризировал русскую музыку, в частности произве­дения Глинки, с которым у него были теплые, дружеские отношения.

Немало прожив в Париже, Элим Петрович оставался рыцарем русской культуры. Переводы отечественных авторов, музыкальные новинки он издавал в Париже за свой счет, что наносило ощутимый ущерб его и без того тощему кошельку.

Потомок древнего, но обедневшего княжеского рода, Мещерский жил, по существу, лишь на жалованье чинов­ника-дипломата. Красивый и обаятельный, он, конечно, мог бы поправить свое положение выгодной женитьбой. Сколько раз его просила об этом жившая с ним в Париже мать Екатерина Ивановна — но куда там! Сын взял себе в жены Варвару Жихареву, яркую красавицу брюнетку, однако, увы, без всякого состояния.

Мать-княгиня, ожидания которой оказались обману­тыми, сразу невзлюбила невестку. Та платила ей тем же. И даже рождение у супругов дочери Марии не улучшило их отношений.

Княжне Мари Мещерской, как ее называли на фран­цузский лад, не исполнилось и года, когда умер ее отец. Во Франции они с матерью перебивались на скудную пенсию. Каждое су было на учете. Девочка рано поняла, что такое отчаянная, но тщательно скрываемая бедность. На прогулке в Люксембургском саду княгиня и княжна Мещерские пред­почитали не показываться в своих изношенных платьях на главной аллее, где всегда было много нарядной, богатой пуб­лики, и держались поодаль. Домой, в скромную мансарду, они возвращались пешком. У Мари кружилась голова от запаха сдобы и пирожных, доносившегося из кондитерских.

В пятнадцать лет она осталась круглой сиротой: умерла мать. Девочка-подросток поступила в распоряжение ба­бушки.

Характер княгини Екатерины Ивановны испортила крайне неудачно сложившаяся личная жизнь. Говорили даже, что она предпочитала жить во Франции, а не в Рос­сии, поскольку не желала быть всеобщим посмешищем. Ее муж открыто состоял в гражданском браке с купчи­хой Пановой. Ни жалобы законной супруги, ни косые взгляды общества не поколебали этой привязанности. По прошествии двадцатилетней «беззаконной» связи он тайно обвенчался со своей купчихой в какой-то сельской церкви под Петербургом.

Не смиряясь с долей брошенной жены, Екатерина Ивановна бередила рану, теряла покой и здоровье. Мари научилась терпеливо сносить вечное раздражение бабушки. Насколько мало Екатерина Ивановна интересовалась внуч­кой, говорит то, что старая княгиня даже не удосужилась научить подраставшую Марию Элимовну родному языку.

…Мари исполнилось двадцать, когда умерла бабуш­ка. Вот тогда о ней и вспомнили родственники в России. В конце концов взять девушку к себе решила двоюродная сестра покойного князя Элима — Елизавета Алексан­дровна Барятинская, и в 1864 году Мари оказалась в Петербурге.

Княгиню Барятинскую знал весь столичный свет, который называл ее не иначе как Бетси. Балованная дочь своего отца, Александра Ивановича Чернышева, воен­ного министра и любимца Николая I, Бетси очень удачно вышла замуж за представителя одной из родовитейших семей — князя Владимира Барятинского. Так она, и сама богатая невеста, приобрела громкий титул вкупе с огромным состоянием.

Особняк Барятинских на Миллионной улице, внешне скромный, славился в столице как образец элегантности и сдержанной роскоши. Хозяйка устроила его совершенно на «англицкий» манер.

Ее супруг генерал-майор Владимир Иванович Баря­тинский командовал самым привилегированным полком — Кавалергардским. Здесь его искренне любили и считали «отцом родным».

Блистательная Елизавета Александровна, взявшая за пра­вило во всем быть первой и задавать тон, с успехом играла роль «матери-командирши». Если дело касалось Кавалергардского полка, для нее ничего не было невозможного и излишнего. Совсем не страдая расточительностью, она не останавливалась перед любыми тратами, если дело шло о подопечных ее мужа.