Сам Демидов относился к своему начинанию крайне деловито и продуманно. Ежегодно в кассу Академии наук им вносились две суммы: двадцать тысяч рублей на поощрение выдающихся открытий и пять на популяризацию их и издание монографий, с которыми мог познакомиться любой желающий. Причем Павел Николаевич сделал распоряжение: после его ухода из жизни деньги будут поступать на счет Российской академии в течение двадцати пяти лет. Что и было исполнено.
Именно при этом Демидове благотворительная деятельность «сибирских Крезов», которая началась еще при их благодетеле Петре Великом, стала необычайно широкой и многогранной. Она касалась не только России. Демидовы откликались на призывы бедствующих, обездоленных и в Европе. Не случайно Франция дважды удостоила Павла Николаевича своей высшей награды — ордена Почетного легиона. Итальянцы же весьма оригинально воздали должное русскому благотворителю: Демидову был посвящен прекрасный для своего времени путеводитель по Риму. Интересно, что именно этим изданием пользовался и высоко его ценил Николай Васильевич Гоголь, который был знатоком Древнего Рима и эпохи итальянского Возрождения.
Сам Павел Николаевич страстно увлекался археологией. Он собрал одну из лучших в мире коллекций античного искусства, через доверенных лиц покупая великолепные образцы. Ему же самому участвовать в археологических экспедициях становилось все труднее и труднее. Осложнения от перенесенных в детстве болезней давали себя знать. Уже с тридцатилетнего возраста он жестоко страдал от тучности и подагрических болей. Усилия медицинских светил Европы не приносили облегчения. Полный энергии и замыслов человек ощущал себя развалиной.
Болезнь убийственно действовала на настроение. Приступы жесточайшей меланхолии, полного безразличия ко всему сменялись вспышками гнева. Демидов проклинал свою несчастную участь, больное тело, которое отказывалось повиноваться…
На пороге его тридцати семи лет и произошла встреча с финской бесприданницей. Ему казалось, что рядом с этой девушкой, сияющей красотой и здоровьем, нет места никаким хворям. И верилось: все изменится непременно к лучшему, надо лишь немного потерпеть.
* * *
Вскоре после венчания Демидовы уехали за границу — свадебное путешествие пришлось совместить с лечением у европейских знаменитостей. То ли старания врачей теперь не пропали даром, то ли сказывалось присутствие доброй и заботливой супруги, однако на некоторое время здоровье Павла Николаевича улучшилось.
Молодожены переезжали из столицы в столицу, довольно долго прожили в имении Демидовых Сан-Донато близ Флоренции, где обосновался младший брат Павла Николаевича — Анатолий Демидов, которого в Европе называли просто Анатолем.
Анатоль не раз оказывал значительные услуги великому герцогу Тосканскому, был щедрым жертвователем. В благодарность за это герцог особым указом придал флорентийскому имению Демидова статус княжества, а самому Анатолю даровал право носить титул князя Сан-Донато с правом передачи его по наследству. Новоиспеченный князь Сан-Донато завел у себя даже небольшую гвардию.
Именно здесь, в Сан-Донато, этой обители роскоши, средь дивной, расцветающей под лучами весеннего солнца природы, Аврора убедилась, что Бог услышал ее молитвы: ей предстояло стать матерью…
Это было самое заветное ее желание. Аврора выросла в большой семье, где родителей и детей связывали нежная дружба и преданность друг другу. Быть замужем для нее означало быть матерью, и чем больше детей, тем лучше.
Не менее счастливым чувствовал себя и Павел Николаевич, узнав, что он станет отцом. Но временами его охватывала такая тревога за исход предстоящего события, что врачи не знали, как с ним сладить. Все уговоры не нервничать, не наносить урон собственному здоровью оказывались бесполезными. Обычно осторожный и мнительный, Демидов махнул на себя рукой. Когда не мешали боли, он тенью следовал за располневшей женой, предупреждал о каждом камешке и ямке на дороге, по которой ступала ее туфелька.
Кто у них с Авророй родится: девочка? А может быть, все-таки сын, наследник? Будущий папаша боялся даже думать о таком подарке судьбы.
«Я самый счастливый человек, — писал Павел Николаевич родным жены на исходе благословенной для них ночи с 9 на 10 октября 1839 года. — Моя любимая Аврора… с четырех часов утра мать и чувствует себя хорошо. У нас маленький мальчик, которого зовут Павел и которого она собирается кормить сама. Он чувствует себя хорошо, и ничего другого нельзя и желать».
Единственное, о чем можно было умолять судьбу, так это только о возможности хотя бы еще немного насладиться абсолютным счастьем.
В письме радостного отца не было ни слова о том, что материнство далось Авроре очень нелегко. Ей пришлось изрядно помучиться. Вероятно, сказывались усталость от почти трехлетних перемещений по Европе, отсутствие спокойствия из-за хворей мужа, делавших его порой капризным и раздражительным.
Так или иначе, родным Аврора жаловалась на тяжкие страдания во время родов, что кормление сына грудью проходит для нее весьма болезненно.
Но все оказалось преодолено без малейшего ущерба для малыша благодаря полной материнской самоотрешенности Авроры. Сын — заботы о нем заполнили ее жизнь до краев отныне и навсегда. По обоюдному согласию супруги планировали как можно скорее вернуться домой в Россию и наконец-то зажить спокойной жизнью в родных стенах.
Задержка выходила только из-за того, что Павел Николаевич решил привезти сына в новый, подаренный жене особняк на Большой Морской — словно в символическую колыбель, где ему, защищенному от всех бурь, предстояло расти и мужать.
А посему в Петербурге управляющие получили уведомление, как и что следует обновить и приготовить к возвращению хозяев с маленьким наследником. Пустовавшее почти четыре года жилище заполнялось диковинными растениями, менялась обивка мебели, в самой теплой, удаленной от городского шума комнате устраивали детскую. Все — от покрытия полов до мебели и посуды, предназначенных для самого юного обитателя роскошного особняка, — заказывалось в Европе в специальных, хорошо зарекомендовавших себя фирмах.
…Павел Николаевич не успел привезти жену и сына на родину. За три дня до того, как маленькому Полю решено было отметить первые полгода жизни, его отец скончался. Аврора вернулась домой с мужем в свинцовым гробу и крошечным сыном. Она становилась наследницей колоссального состояния.
Вдова похоронила мужа на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры и поставила над могилой мраморный мавзолей, уничтоженный в советские годы.
