Хизер Гротхаус
Любовная ловушка
Ноябрь, 1077 год
Горная Шотландия, недалеко от озера Лох-Ломонд
– Я умираю, Ив.
В лесу была непроглядная темень. В спину Ивлин колотила снежная крупа вперемешку с ледяным дождем, ее накидка совсем промокла. Но эти слова были холоднее любого ветра и снега. Она споткнулась о корни деревьев и натянула поводья кобылы, на которой сидела Минерва. Лошадь остановилась, и девушка, моргая, попыталась рассмотреть хоть что-то сквозь водную завесу. И в этот момент ударил гром. Этот низкий, страшный и такой странный для этой ноябрьской поры звук заглушил на мгновение болезненное, прерывистое дыхание старой целительницы.
Ивлин сглотнула. На ледяном ветру ее горло, казалось, одеревенело.
– Тебе совсем плохо? – прохрипела она.
Ивлин едва заметила, как Минерва кивнула под капюшоном из грубой черной шерсти. Ивлин протянула руки к сидящей в седле старухе.
– Держись за меня. Я… – начала говорить девушка, но в этот момент, к ее ужасу, Минерва качнулась и выскользнула из седла, исчезнув в мокрой темноте. Раздался гулкий звук, будто на землю упала связка хвороста. И тут где-то далеко вспыхнула молния. Кобыла от страха встала на дыбы и ускакала прочь, прежде чем Ивлин успела схватить ее за поводья. В одно мгновение лошадь вместе со всей поклажей исчезла.
Ивлин так и осталась стоять как вкопанная в этом мрачном, неподвижном, враждебном, пугающем лесу. Холодные стрелы дождя со снегом с шипением касались ее разгоряченных щек и лба. Пытаясь справиться с участившимся от страха дыханием, Ивлин посмотрела на Минерву, напоминающую неподвижную кучу лохмотьев.
«Значит, вот как это все закончится», – устало подумала она. И, словно опавшие листья на ветру, перед ней закружились фрагменты ее жизни, жаля сердце болезненными воспоминаниями. Ужас ее рождения, подлое убийство отца, отвратительный монастырь, из которого она сбежала… Несколько недель назад ей казалось, что в Англии у нее никого и ничего не осталось, она не раздумывая согласилась сопровождать эту умирающую колдунью на родину. Так она оказалась здесь, в этом диком, неприветливом шотландском высокогорье.
Ивлин хотела начать жизнь заново. Вместо этого ее жизнь, похоже, катилась к завершению. Древняя знахарка умирала, и она оставалась совершенно одна, затерянная в чаще Каледонского леса, слишком измученная и уставшая, не зная дороги. Без лошади, без еды, без ножа и даже без кремня, с помощью которого можно было бы разжечь огонь.
«Наверное, монахи были правы, – всплыло в ее воспаленном мозгу. – Я плохая, бессердечная. И это Божье наказание за мою злобу».
«Ну и пусть, – с упрямством подумала она. – Я устала. Пусть Господь судит меня».
Ивлин опустилась на мокрую и каменистую землю. Она была близка к отчаянию и больше не хотела жить. Пусть Бог заберет ее к себе. Она будет ждать.
Вдруг куча изношенной одежды зашевелилась. Ивлин, моргая, наблюдала, как старая женщина медленно, с усилием ползет по замерзающим листьям, издавая при каждом движении странные, едва слышные стоны. Она с присвистом дышала и упорно, дюйм за дюймом, продвигалась вперед.
Ивлин не могла пошевелиться. От такой грустной картины слезы навернулись на глаза. Но у нее было совсем мало сил, и она не могла заставить себя встать.
Вдруг она услышала, как Минерва хрипло застонала:
– Ронан… Я иду, Ронан, наконец-то…
Ивлин вздрогнула. Минерва звала какого-то мужчину? Может быть они уже недалеко от клана, к которому принадлежит старая колдунья?
Ивлин не ела уже четыре дня. Но она все-таки заставила себя опереться на онемевшие от холода ладони и поползла вслед за старухой.
– Минерва. – Звуки, рожденные надсаженным горлом Ивлин, были мало похожи на человеческий голос. – Подожди.
– Ронан, – единственное, что она получила в ответ.
Старая женщина с усилием взобралась на гряду зазубренных камней, окружающих дерево. Оно было огромное, с таким мощным стволом, что в темноте за стеной дождя Ивлин даже не могла разглядеть, где оно заканчивалось. Похоже, что это старый дуб.
Девушка влезла на камни вслед за Минервой, которая уже лежала, прислонившись к необъятному стволу. Ивлин подползла к ней, подложила руку под ее худые плечи и прижала к себе. Вверху невидимые ветви дерева трещали, царапались и стучали, будто хлопали в ладоши, радуясь появлению старой женщины.
– Ронан, – опять вздохнула она.
– Минерва, – прохрипела Ивлин, – кто такой Ронан? Где он? Мы на земле Бьюкененов?
Голова старой женщины, лежащая на руке Ивлин, откинулась назад. Водянистые черные глаза Минервы смотрели на нее.
– Земля Бьюкененов? Нет, дитя мое, мы покинули ее много дней назад…
– Что? – Сердце Ивлин замерло.
– Мы на земле клана Маккериков. – Знахарка попыталась улыбнуться и стала похожа на улыбающийся скелет. – На земле Ронана, где мое путешествие заканчивается… – она тяжело, с трудом набрала воздух, отчего у Ивлин мурашки пробежали по спине, – а твое только начинается.
В этот момент девушка заметила, что дождь пополам с ледяной крошкой прекратился, ветер успокоился. Невероятно большие снежинки, освещаемые вспышками молний медленно падали на полузамерзшую землю.
– Минерва, – торопливо заговорила Ивлин, в отчаянии пытаясь объяснить знахарке, что с ними произошло, – лошадь сбежала, у меня больше ничего нет. Где мне искать Ронана, чтобы он нам помог? Прошу тебя, не надо никаких загадок, говори прямо.
Старая женщина закрыла глаза. Ее рот приоткрылся, худое тело затряслось. Она смеялась.
Потом Минерва опять открыла черные глаза, и при вспышке очередной молнии Ивлин заметила на ее морщинистом лице более ласковую улыбку.
– Он уже здесь, дитя мое. – Ее узловатая рука упала на камни, и она с нежностью погладила их. Послышалось шуршание, будто один мокрый лист пергамента терся о другой. – Я наконец-то вернулась к нему.
Остатки надежды растаяли, как снежинки на горячих щеках Ивлин. Старая колдунья явно бредила в эти последние мгновения своей жизни. Ивлин не таила на нее злобы, хоть та увела ее прочь от земель Бьюкененов, решив умереть в этом холодном пустом лесу. И теперь она совсем не понимала, где искать людей, которые могли бы ей помочь.
Делать было нечего, и Ивлин, вздохнув, прижалась щекой к шерстяному капюшону Минервы. Девушка думала о том, попадет ли она на небеса, когда здесь все будет кончено, и увидится ли там со своей матерью. Если да, то Ивлин точно знала, о чем спросит ее в первую очередь. «Стоило ли умирать, чтобы дать мне жизнь? Достойна ли моя жизнь твоей смерти?»
Самой Ивлин ее собственная жизнь казалась совершенно никчемной.
