Барбара Картланд - Взбалмошная герцогиня

От автора

Брак без соблюдения формальностей путем объявления себя мужем и женой в присутствии свидетелей считался законным в Шотландии и был отменен лишь в 1949 году.

Когда в 1803 году Наполеон Бонапарт, внезапно возобновив военные действия против Англии, объявил находившихся в это время во Франции десять тысяч английских туристов военнопленными, этот поступок вызвал всеобщее возмущение и был расценен как недопустимый в цивилизованном обществе.

1803

— Прошу прощения, ваша светлость.

Герцог Уорминстер поднял глаза от книги, которую читал за едой. В дверях маленькой отдельной гостиной постоялого двора стоял его второй кучер, неловко теребя в руках свою шапку.

— В чем дело, Клементс? — спросил герцог.

— Погода портится, ваша светлость, и мистер Хайман говорит, что нам лучше не мешкать. Как ему сказали, до следующего постоялого двора, где мы могли бы сменить лошадей или остановиться на ночь, путь неблизкий.

— Хорошо, Клементс, я буду готов через несколько минут, — ответил герцог.

Кучер поклонился и вышел из гостиной. Герцог с явной неохотой закрыл книгу и потянулся за стаканом. Вино было довольно скверным, хотя ему подали наиболее высококачественное из того, что здесь имелось. Еда также оставляла желать лучшего — баранина скорее напоминала подошву, а меню не отличалось разнообразием. Но на что другое он мог рассчитывать в такой глуши, тем более что в это время года здесь редко появлялись знатные путешественники?

Герцог отлично понимал, насколько было неразумно для человека его положения отправиться в Шотландию в такую пору, когда повсюду еще лежит снег и погода, мягко говоря, совершенно непредсказуема.

Но ему не терпелось обсудить свою недавнюю находку с герцогом Бакльюком. У себя в Уорминстере он обнаружил кое-какие документы, свидетельствующие о том, что во времена Генриха VIII их семьи состояли в родстве.

Поэтому он бросил вызов непогоде и был вознагражден за свою храбрость тем, что путешествие до Эдинбурга прошло на удивление гладко.

Он остановился на несколько дней в Эдинбургском замке[1], а потом проследовал далее, в Далкейт-палас, родовое поместье герцога Бакльюка, где они с хозяином провели немало времени за серьезными научными дискуссиями, которые доставляли огромное удовольствие им обоим.

— Уорминстер слишком молод, чтобы проводить все свободное время за чтением старинных рукописей и пыльных фолиантов, — с явным неодобрением сказала мужу герцогиня Бакльюк. — Вместо этого ему следовало бы обращать побольше внимания на хорошеньких женщин.

— Его светлость находит события былых времен гораздо более интересными и волнующими, чем повседневная действительность, — с улыбкой ответил ей муж.

Но герцогиня тем не менее приложила все усилия, чтобы привлечь внимание герцога Уорминстера к своей младшей дочери, очень приятной молодой особе, обладающей немалыми талантами в области музыки и живописи.

Однако герцог исключительно вежливо, но твердо дал понять, что единственной целью его визита была встреча с хозяином Далкейт-паласа.

Когда герцог наконец отправился в обратный путь, он был очень доволен результатами своего визита, к тому же стоял уже апрель, и чувствовалось, что весна не за горами.

Но последние несколько дней бушевали неслыханные ураганные ветры, и карета герцога сильно раскачивалась и опасно кренилась на скользких, обледенелых после недавних заморозков дорогах. Однако герцог был слишком поглощен своими книгами, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.

Одну ночь он провел у графа Лодердейла в его замке Терлстон, потом несколько дней гостил в великолепном дворце Флорз, построенном в 1718 году Ванбру[2]. Но здесь, неподалеку от английской границы, у герцога не было никаких знакомых, которые могли бы предложить ему свое гостеприимство.

Как и всегда в подобных случаях, слуги герцога гораздо больше своего господина ворчали и жаловались на неудобства, которые им приходилось терпеть во время путешествия.

Единственным, кто пользовался относительным комфортом по сравнению с остальными, был камердинер, ехавший во второй карете вместе с багажом.

Сам же герцог всегда брал в дорогу собственные, украшенные фамильным гербом льняные простыни, мягкие шерстяные одеяла и набитые гусиным пером подушки. Он захватывал с собой и несколько бутылок лучшего бренди и кларета, которые, даже несмотря на тряску во время пути, были все же значительно более приемлемы, чем то, что подавали в местных гостиницах и на постоялых дворах.

К несчастью, когда сегодня в полдень экипаж его светлости остановился у ворот «Чертополоха и куропатки», выяснилось, что багажная карета сильно отстала в пути. В этом не было ничего удивительного, так как Хайман, первый кучер герцога, забирал себе лучших почтовых лошадей, в то время как путешествующие во второй карете вынуждены были довольствоваться тем, что оставалось.

— Я говорил его светлости, что в этой варварской стране не достанешь приличных лошадей, — жаловался третий кучер. — Но разве он меня послушал? Как бы не так!

С того момента, как они покинули Уорминстер, слуги слышали эту фразу уже сотни раз.

Но лошади, какими бы неказистыми они ни были, казались невосприимчивыми ни к скользким дорогам, ни к холодным, пронизывающим ветрам — ко всему тому, что, без сомнения, весьма обеспокоило бы, а возможно, и совершенно вывело бы из строя их собратьев с юга, не привыкших к суровому климату Шотландии.

Допив вино, герцог поднялся из-за стола и, взяв со стула подбитый мехом плащ, который он всегда брал с собой в путешествия, направился к выходу.

В этот момент дверь распахнулась, и на пороге появилась служанка в домашнем чепце, бывшая, насколько он помнил, дочерью хозяина гостиницы.

— У меня большая просьба к вашей светлости, — сделав книксен, сказала она с сильным шотландским акцентом.

— В чем дело? — спросил герцог, надевая плащ, что в отсутствие камердинера представляло для него некоторую сложность.

— Ваша светлость, одна пожилая дама умоляет оказать ей любезность и позволить доехать вместе с вами до ближайшей почтовой станции. Ее карета сломалась в дороге, и без помощи вашей светлости ей никак не выбраться отсюда.

Герцог, принявшийся было застегивать пуговицы, на секунду оставил это занятие и нахмурился. Он терпеть не мог, когда во время путешествия в карете находился еще кто-либо, тем более посторонний.