Энн Дуглас
Хитрость мисс Кэролайн
Наверное, она когда-то была красавицей. Дикон Ричардсон, граф Райкот, мог представить себе, с каким благоговением и восторгом смотрели юноши на это тонкое лицо, прямой нос, подбородок с ямочкой.
Сейчас она была болезненно худой, неряхой, на грани истощения. Прямые пряди выбивались из-под черной шляпы и падали на низко склоненное лицо. Ее руки, теребившие носовой платок, лежали на огромном животе, который уже не закрывала темная накидка, наброшенная на плечи. Она была беременна, и срок был большой.
Немолодая женщина, по всему видно, что служанка, сидела рядом на грубой скамье во дворе «Бул энд Маус». Служанка что-то пробормотала, и женщина на мгновение подняла голову. Дикону, стоявшему в дюжине футов от нее, показалось, что женщина смотрит прямо на него, хотя поля шляпы отбрасывали тень на ее лицо. Неровный свет, исходивший от факелов во дворе, придавал ее облику загадочность.
Была середина декабря. Для такого холодного вечера на постоялом дворе было удивительно оживленно: всюду сновали пассажиры, конюхи, извозчики, грумы, зеваки. От их дыхания в воздухе поднимались и исчезали клубы пара. Все кругом гудело. Женщина со служанкой не обращали внимания, словно были за сотки километров от этого места.
Дикон удивился: «Почему женщина в таком положении ездит одна, лишь в сопровождении служанки. Где ее муж?» Он оглядел постоялый двор. Дикон и его старшая сестра Рут, леди Стилтон, собирались сесть в почтовую карету, отправлявшуюся в Дарем по Большой северной дороге. Никто не обращал ни малейшего внимания на двух женщин на скамейке.
Он толкнул локтем сестру, высокую красивую женщину лет сорока пяти, и озабоченно спросил:
— Разве этой женщине можно путешествовать? Она ведь может разродиться каждую минуту! Надеюсь, она не едет в Дарем. Путешествие и так не из приятных, а тут еще и возможность обзавестись лишним пассажиром в любой момент.
— Бедная женщина, — с жалостью проговорила Рут. — У нее, наверное, очень веская причина, раз она отправилась в путешествие одна в такое время. Хотя ее срок еще не подошел. — Рут внимательно посмотрела на женщину, сидящую на скамейке. — Мне кажется, она на шестом месяце. Бедняжка! Выглядит она ужасно.
— Ладно, нас это не касается, — сказал Дикон, уводя сестру. — Нужно найти нашу карету. Черт побери, мне все это не нравится. Ехать в Дарем в почтовой карете! Будем надеяться, что я не встречу знакомых.
— Мы ведь обо всем договорились, — Рут внимательно посмотрела на брата. — Ты же знаешь, что мама расстроится, если мы не приедем к ней на Рождество. А об отдельном экипаже не может быть и речи. Это в два раза дороже. Я себя прекрасно чувствую в почтовой карете. И тебе тоже следует считать деньги, мальчик мой.
— Да уж! — вздохнул брат. — Неизвестно, что за сброд поедет в этой почтовой карете. Джентльмены ездят в отдельных экипажах.
— Мы учимся экономить, — ласково напомнила Рут брату. — От одного раза ничего с тобой не случится. Это не наша карета? По-моему, наша. Пошли скорей, надо занять место.
Дикон покорно пошел за ней. Его служба в Военном министерстве, и так бесполезная, как он считал, стала в последнее время еще и настолько изнурительной, что он понял: либо нужно немедленно уехать, либо он просто спятит. Он пустил в ход всю свою изобретательность, чтобы вымолить несколько выходных и съездить к матери в Дарем на Рождество. Ему пришлось намекнуть, что его бедная мать страдает какой-то опасной болезнью и зовет его к себе. Правдой было по крайней мере то, что она звала его к себе. Они уже почти год не виделись.
А теперь его еще и заставляют ехать в почтовой карете. Погода была плохая и, похоже, станет еще хуже. Он вообще не любил долгие путешествия в экипаже, но был в таких стесненных обстоятельствах, что не мог позволить себе роскошь путешествовать в отдельной карете. В Военном министерстве платили мало. Короткий отпуск, которого он ждал с таким нетерпением, начинался не очень удачно. Несмотря на шинель, ему было холодно. Он тихо выругался.
Дикон помог Рут сесть в отличный черно-красный экипаж. Там уже сидел пассажир: пожилой мужчина в облачении священника. Дикон проследил, чтобы погрузили их багаж, и забрался в карету.
Через несколько минут появились новые пассажиры: загадочная будущая мать и ее служанка. Рассмотрев женщину с близкого расстояния, Дикон решил, что ей далеко за тридцать. Она, конечно, старше его. Дикону был тридцать один год. Сердце его упало. Вот черт! Еще одно осложнение. Он так надеялся, что эта женщина едет со своей служанкой недалеко, в какой-нибудь соседний город. У него не было никакого настроения вести себя как джентльмен и суетиться вокруг какой-то незнакомой дуры, которая, будучи в таком состоянии, не придумала ничего лучшего, как отправиться в путешествие холодным декабрьским вечером.
Женщина неуклюже взобралась в экипаж, поддерживаемая сзади служанкой. Та подбадривала хозяйку, помогая ей преодолевать ступеньки. Женщина в черном села в углу, указав служанке на место между собой и священником. У Дикона и Рут были места по ходу кареты, пассажирки сидели напротив. Карета была рассчитана на четырех пассажиров. Дикон решил было сесть рядом с кучером, но передумал. Он заплатил за место внутри, и у него нет желания сражаться с ветром. Все трое, сидевшие напротив, были людьми маленькими и худыми, даже женщина с животом, и тесно им не было.
— Не хотите сесть на мое место, мэм? — вежливо спросил он женщину.
Она сидела, низко склонив голову, черная шляпа почти полностью закрывала лицо. Голова поднялась, и пустые глаза посмотрели сквозь него. Женщина убрала выбившуюся из-под шляпы прядь волос и снова опустила голову.
— Нет, — сказала она наконец. У нее был низкий и певучий голос, но Дикон никогда не слышал, чтобы в одном слове звучала такая безысходность. — Нет, благодарю вас, — повторила она, но головы не подняла. Из сумочки появился носовой платок, и женщина принялась методически теребить кружево.
Дикон с сестрой переглянулись. Рут недоуменно подняла брови и пожала плечами.
Кондуктор заглянул внутрь и собрал билеты. Он был удивлен, обнаружив в карете пять пассажиров вместо четырех. Он помолчал, затем крикнул:
— Все места заняты! — и захлопнул дверь. Прогудел рожок, и почтовая карета, идущая в Эдинбург через Дарем, выехала с постоялого двора. Было ровно восемь часов вечера.
Дорога, по которой они ехали, была в приличном состоянии, но путешествие оказалось ужасным. Они еще не проехали Излингтон, как пошел мокрый снег. Извозчик, которому не хотелось выбиваться из расписания, не придерживал лошадей до тех пор, пока те несколько раз не поскользнулись. Впечатление было устрашающее. После этого они уже шли шагом до следующего постоялого двора, где меняли лошадей. Дикон знал, что можно не надеяться ни на что хорошее, когда четыре лошади в одной упряжке идут шагом. Их медленная тяжелая поступь заставляла его скрипеть зубами. Если бы не было так холодно, он бы сам пошел пешком. Воздух в карете был спертым, и Дикон открыл окно, чтобы проветрить. Но как только он высунул голову, его тут же облепило мокрым снегом. Он старался уснуть, но у него слишком замерзли ноги. Он ворчал и жаловался Рут, которая стойко держалась. Иногда он поглядывал на беременную женщину. Та казалась равнодушной ко всему, что происходило вокруг, и продолжала методично теребить носовой платок.
