Барбара Картленд
Чарующий вальс
— Это невыносимо! — Князь Меттерних с такой силой стукнул кулаком по столу, что золотой письменный прибор зазвенел.
— Но вы ведь предполагали, что с царем будет непросто, дорогой, — мягко заметила его жена.
— Да, конечно, но не до такой же степени. Он ненормальный. Он… — И князь замолчал, подыскивая нужное слово.
— Не такой, как его отец? — спросила княгиня.
— Нет, не настолько. — Князь большими шагами пересек комнату, слегка наклонив вперед красивую голову, как обычно в минуты глубоких раздумий. — Не могу объяснить, что происходит с царем. Временами кажется, что в нем живут два человека.
Княгиня воскликнула:
— Как удивительно, что вы говорите об этом, Клеменс! Не далее как вчера мы обсуждали такую возможность, и княгиня Лихтенштейн сказала, что наши медицинские светила сейчас разрабатывают именно такую теорию о двойственности личности — в человеке могут уживаться и Бог, и дьявол одновременно.
— Их первым пациентом должен стать царь, — резко заметил Меттерних. — В какой-то момент он видит себя властелином мира, высшей силой в Европе, а в следующий — добрым христианином, благодетелем, раздающим милости человечеству.
Княгиня вздохнула. В голосе мужа явно чувствовалось раздражение. Она знала, что он и не ждет от нее участия в разговоре. Обычно в доверительных беседах ему было важно высказаться, внести ясность в свои мысли.
— И это еще не все, — продолжал князь. — Тем, как он ведет свои собственные дела, Александр разваливает работу конгресса. Было же решено: пусть монархи развлекаются, тогда, как их полномочным представителям надлежит заниматься настоящим делом. Царь нарушает все правила игры и настаивает на личных переговорах со мной и Каслри. Граф Нессельроде, бедняга, едва ли знает, что происходит изо дня в день.
— Я понимаю, мой дорогой, как все это раздражает, — сказала княгиня.
— Раздражает? — воскликнул Меттерних. — Это невыносимо. Так не может больше продолжаться. Необходимо что-то предпринять, но что?
Взмах его утонченных выразительных рук был полон отчаяния. Князь стоял спиной к окну. Глядя, как скупое зимнее солнце ореолом освещает его, Элеонора, в который уже раз после их свадьбы, вновь подумала о том, что ее муж самый красивый из всех когда-либо виденных ею мужчин.
И дело не в том, что его черты отличались классической красотой. Это был настоящий аристократ с таким необычным запоминающимся лицом, с такими искрящимися глазами и таким соблазнительным изгибом губ, что даже самая лживая карикатура или рисунок не могли скрыть этих достоинств. Княгиня была уверена, что вряд ли найдется женщина, которая сумеет устоять перед ним, и почувствовала, как тревожно сжалось сердце.
— Что же делать? Что? — в волнении спрашивал князь. — Если мы ничего не предпримем, конгресс окажется под угрозой. Недаром последняя острота — что «танец» конгресса затянулся, повсюду преследует меня. Мои враги утверждают, что это станет самым большим поражением в моей карьере, и они будут правы — да, правы, Элеонора, — если только каким-нибудь чудом мне не удастся остановить царя, разрушающего все на своем пути.
— Чудом? Не слишком ли вы искушаете судьбу? — заметила княгиня со слабой улыбкой.
— Если не оно, мы погибли, — мрачно произнес ее муж.
Он вновь прошелся по прекрасному обюсонскому ковру ручной работы. Дворец и его убранство были творением рук самого князя. Он назвал его «Вилла на Реннвег», на что император Франц, смеясь, заявил, что изменит его на «Хофбург».
Меттерних лично следил за разбивкой парка вокруг своего изысканного дворца, размечал посадки редких пород деревьев и кустов. Вилла стала не только местом празднеств, но и центром притяжения дипломатов и послов всего мира, съехавшихся на конгресс, потому что главным действующим лицом на этой сцене оказался сам имперский министр, князь Клеменс Меттерних.
Никто, кроме его жены и секретарей, не знал, с каким напряжением он работает; он по-прежнему прекрасно держался, был остроумен и очаровывал своими манерами многочисленных именитых гостей, съехавшихся в Вену.
Несомненна, этой осенью князь Меттерних затмил всех, несмотря на их могущество и великолепие. Российский император Александр приехал с огромной свитой. Он жаждал рукоплесканий толпы, уверенный в том, что каждый должен признать его как единственного победителя Наполеона.
В Вену прибыли король Пруссии Фридрих Вильгельм III, короли Дании, Баварии и Вюртемберга, виконт Каслри как личный представитель принца-регента Англии. Ради них съехались сюда самые красивые женщины, собрался высший свет Европы. Но среди всех императоров, королей, князей, государственных деятелей, политиков, придворных, знатных дам и куртизанок, собравшихся в Вене, все-таки особое место принадлежало князю Клеменсу Меттерниху. Забывались балы и маскарады, парады и приемы, и только пронзительные голубые глаза, брови вразлет, орлиный нос, аристократическая бледность и слегка насмешливый рот князя Меттерниха надолго оставались в памяти.
Его выдающийся политический гений породил многочисленных врагов, только и ждущих его поражения в новом 1815 году.
— Чудо, — повторил он снова, — отыщите мне чудо, Элеонора.
В его низком голосе был призыв, против которого она никогда не могла устоять.
— Если бы я могла помочь вам, — вздохнула жена. Подойдя ближе, князь положил руку на ее плечо.
— Вы всегда помогаете мне.
От этих простых слов, сказанных с такой нежностью, на глаза княгини навернулись слезы. Она поспешила отвернуться, чтобы не показать охвативших ее чувств.
— Благодарю вас, — прошептала она.
Он отошел, сосредоточенно сдвинув брови, весь в мучительных раздумьях над своими политическими проблемами. Внимание его отвлек слуга. Стоя в дверях, он ожидал разрешения заговорить.
— Что там еще?
— Здесь леди, ваша светлость. Ей необходимо видеть вас.
— Леди? Кто она?
— Она не назвалась, но умоляет о встрече. Она приехала в столицу из провинции.
— Я не принимаю без предварительной договоренности, — вспылил князь.
— Да, ваша светлость. Я объяснил ей порядок. Но юная леди очень настаивает и уверена, что вы согласитесь принять ее.
— Скажите ей, что она должна подать прошение в общем порядке. Сейчас я занят.
— Слушаюсь, ваша светлость.
Слуга удалился, а князь продолжал вышагивать по комнате.
— Я не могу позволить суверенной Польше оказаться под пятой России, — сказал Меттерних, как, бы размышляя вслух. — Влияние царя в Европе будет таким, каким не обладал и Наполеон. Но Александр одержим этой идеей, да и Фридрих Вильгельм склонен согласиться с ним хотя бы только для того, чтобы досадить мне и англичанам. Я полагаю, мне остается лишь… — Он остановился на полуслове, так как в комнате снова появился слуга.
