— Я буду танцевать с ним?
— Да, постарайтесь. Случайная встреча всегда более интересна, чем официальное представление, особенно для такого подозрительного человека, как Александр.
— Я не могу поверить, что все это возможно! Ванда почти задыхалась от волнения. Это было невероятно!
Она почти простонала:
— О, это так прекрасно! Благодарю вас, благодарю!
Она склонилась и припала к руке князя. Когда она вновь посмотрела ему в лицо, он заметил, что глаза ее горят, словно звезды.
— Я была так напугана, когда приехала, боялась, что вы отошлете меня обратно, а теперь все изменилось. Я так счастлива, что мне не хватает слов высказать это и отблагодарить вас.
— Слова не нужны. — Князь приподнял ее подбородок, чтобы поближе взглянуть на лицо. — Вы не очень похожи на свою мать.
— И еще меньше на своего отца, — совершенно безыскусно добавила Ванда.
— Нет?
Это был вопрос, но Ванда не поняла его.
Князь опустил руку и пошел к письменному столу. Сел, быстро набросал несколько строк и подошел к камину, где стояла Ванда, наблюдая за ним.
— Это письмо для баронессы Валузен, — сказал он. — Вы остановитесь у нее, и я попрошу ее купить все, что вам необходимо из одежды. Я обещаю, что Вена не покажется вам скучной.
Ванда счастливо рассмеялась.
— Скучной? — воскликнула она. — Я не боюсь этого. Она взяла письмо, направилась к двери и вдруг остановилась.
— Еще одно. Могу я получить назад кулон? Это мамина вещь.
— Конечно. — Князь достал кулон из кармана и протянул его девушке.
— Мама завещала мне всегда хранить его. Он был подарен ей человеком, которого она очень любила.
— Она сказала вам, кто он?
— Нет, но я догадываюсь.
Их одинаково синие глаза встретились. Князь склонил голову и поцеловал крохотные пальчики, сжимавшие украшение.
— Я счастлив, что ваша мать не забыла меня, — с нежностью сказал он.
— Разве можно вас забыть?
Княгиня Екатерина подняла над головой холеные руки, потянулась и с изысканной грацией встала с постели.
Хотя вечер еще не наступил, ставни уже были закрыты, и ее большая, обшитая голубыми панелями спальня в Хофбурге была ярко освещена. Повсюду стояли, тяжелые золотые канделябры, украшенные купидонами.
Она остановилась посреди комнаты. Складки ее прозрачного одеяния подчеркивали удивительное совершенство тела, напоминавшего греческую статую.
— Прекрасный обнаженный ангел…
Княгиня быстро обернулась, услышав этот низкий голос.
— Кто вам сказал, что меня так называют? Мужчина, наблюдавший за ней, улыбнулся.
— Кто? Это известно всей Вене. Только дайте припомнить, кто же говорил об этом последним… Император? Кардинал? Или… возможно, сам несравненный князь Меттерних?
Она рассмеялась, но глаза оставались серьезными.
— Нет, не он. Я думаю, он забыл. Ведь это было так давно.
— Неужели возможно вас забыть?
— А вы полагаете, невозможно?
Екатерина подошла к кровати и присела рядом с ним. Мужчина лениво откинулся на подушки; его бронзовое загорелое тело четко выделялось на кружевном белье. Чувствовалось, что он не любитель модных салонов, ему больше по душе вольный ветер, быстрая езда и риск.
Княгиня протянула руку к его щеке, но он схватил ее ладонь и стал жадно целовать, так страстно и ненасытно, как целуют только в юности.
— Вы прелестны. Меттерних был прав.
— Почему вы постоянно напоминаете мне о прошлом?
— Я говорю лишь о том, что вижу того же прекрасного обнаженного ангела, что и он.
— А я вспоминаю, как молода и счастлива была тогда, такая же юная, как вы сейчас.
— Вы не могли быть так же счастливы, как сейчас, — отвечал он между поцелуями.
— Но я была. — Она откинула голову назад, полузакрыв глаза, а мысли унесли ее в прошлое. — Я никогда не забуду тот день. Что-то не ладилось, и я была сердита. Я бросилась в дипломатическую миссию в карете, а подъехав, выскочила, не дожидаясь, пока лакей откроет дверцы, и стала звонить что есть сил. Я помню, как стояла, притопывая ногами, щеки пылали от ярости. Слуга открыл дверь, но звонки мои были так настойчивы, что сам министр поднялся из-за стола и вышел в переднюю узнать, что происходит. Потом он сказал, что ожидал увидеть одного из имперских курьеров. Но вместо этого в просвете двери увидел меня, озаренную лучами солнца, а я… увидела его. Мы смотрели друг на друга, не шелохнувшись. Вдруг то, что окружало нас, куда-то исчезло, я не могла вспомнить — почему я там нахожусь. Знала лишь одно: мужчина передо мной — это Аполлон, сошедший с небес. Клеменс сказал, что мой наряд, сшитый по последней моде, был совершенно, прозрачным в солнечных лучах, и назвал меня прекрасным обнаженным ангелом. Помню, как он смотрел на меня, а сердце подсказывало мне, что именно этого мига я и ждала всю жизнь.
Голос Екатерины дрожал и замирал. Слушая ее, Ричард Мэлтон ощутил аромат той восточной таинственности, которая жила в ней. Он неожиданно встал, опустил руки ей на плечи и легонько встряхнул ее.
— Забудьте прошлое. Я с вами. Ни в вашем прошлом, ни в настоящем нет места для других мужчин. Вы понимаете меня?
Она рассмеялась над его ревностью и опустила глаза, на мгновение показавшись застенчивой и беспомощной, а когда вновь подняла взгляд, в глубине его было столько страсти, что Ричард почувствовал, как его затягивает неумолимый водоворот.
Он ощущал ее мягкую шелковистую кожу, его губы прикасались к нежной шее, где билась жилка. Желание, словно костер, поглотило их…
Позже, много позже, Екатерина поднялась и направилась к туалетному столику.
— Вам пора одеваться, — заметила она. — В тот день, когда я впервые увидела Клеменса, на нем была шелковая сорочка с открытым воротом и шелковый халат пурпурного цвета, отороченный соболем, и он был настолько поражен моим видом, что забыл попросить разрешения переодеться в более подобающее платье.
— А он не забыл спросить, зачем вы пожаловали? — поинтересовался Ричард.
— Я же сказала, у меня тогда вылетело все из головы, а сейчас я тем более не помню.
— Смею уверить вас, царь может напомнить. Или князь Волконский найдет нужное досье. Что и говорить, императорская секретная служба славится своей памятью.
Сарказм явно звучал в голосе Ричарда. Екатерина повернулась к нему, держа в руках щетку для волос, украшенную драгоценными камнями.
— Почему вы против секретной службы? Вы никогда не упускаете возможности высказать свою неприязнь к ней.
— Я против всей системы, — ответил он. — Мне отвратительна даже мысль о слежке. И тем более что вы связаны с этим.
