времена моя обожаемая Коринна! Ты одна для меня в целом мире…
– Ой, у тебя по тоге букашка ползёт, – пискнула она. – А кто такая Коринна?
Напе оказалась страстной болельщицей. Когда претор-распорядитель игр дал знак и первые четверни вырвались вперёд, она вскочила и завопила, размахивая платком:
– Диокл! Диокл!
– Мне больше нравится вороная упряжка, – строптиво заявила Терция.
– Это Евтих, – подсказал Назон. – Будем болеть за Евтиха?
– Евтих! Евтих! – забавляясь, закричала Терция.
– Пусть победит твои избранник, – пожелал влюблённый юноша, но тут же забеспокои – Ох, что же он делает? Как далеко по кругу огибает столб!
– Это плохо? – обеспокоилась крошка.
– Ну, конечно! Диокл прошёл гораздо ближе к мете. Евтих! Натягивай туже левые вожжи! Мы с тобой выбрали неумёху. Отзовите его, квириты! – И он замахал краем тоги.
– Отзовите! – вторила ему Терция.
Зрители вокруг неистово махали тогами, кричали и свистели.
– Как бы не повредили тебе причёску, – обеспокоился Назон и хотел прикрыть соседку полой тоги. Смеясь, она отвела его руки. Как он был мил и внимателен, этот пышноволосый юноша, как ей было легко и приятно с ним!
Их возница неожиданно пришёл к финишу первым, и, полные ликованья, они бросились в обьятия друг другу. Многие радостно обнимались вокруг, соседи не обратили внимания на них, зато боги взирали благосклонно на Терцию и Назона. Столь сладкого и нежного чувства, наполнившего обоих, дотоле ни один не испытывал. Опомнившись, Терция попыталась освободиться, но юноша не отпустил, и тогда они обнялись ещё крепче.
– Эй, бесстыдники, – принялась их дёргать за одежду Напе. – Может, хватит?
Раскрасневшиеся и взволнованные, они с неохотой отпустили друг друга. Снова распахнулись ворота, новые четверни вылетели на арену. Цирк неистовствовал. Заезд шёл за заездом, отчаянные возницы умело правили квадригами великолепных коней, развивая немыслимую скорость, обгоняя друг друга, сшибаясь, огибая мету; кто-то падал, поднимая пыль, кто-то разбивался, кто-то приходил к финишу первым. Молодая парочка, сев, притихла. Терция помалкивала; Назон полуобнимал её, нежно прикрывая тогой. Оба счастливо молчали.
Когда победитель скачек, размахивая пальмовым листом, объезжал арену, упоённый своим минутным триумфом., Напе спохватилась: «Будет уж, пошли .»
Пробудившись от блаженного сна наяву, молодые люди неохотно оторвались друг от друга. Лица того и другой продолжали хранить самое глупое и счастливое выражение, так что Напе, хмыкнув, милостиво пообещала:
– Дайте срок, я вас сведу.
Дома Терцию ожидал муж. Капитон вернулся с полдороги, вдрызг рассорившись с тёщей , и был весьма удивлён отсутствием жены. Негодницы в два голоса наплели ему всяких небылиц, и озадаченный супруг так и не решил, рассердиться ли ему на женское своеволие и принять меры устрашения или поверить маловразумительному лепету ослушниц. На всякий случай он съездил по уху евнуха, приставленного стеречь дом и госпожу.
«В цирке сегодня сижу не ради коней знаменитых,
Но чтоб с тобой говорить, рядом с тобою сидеть.
Ты на арену глядишь, а я – на тебя: наблюдаем
Оба мы то, что хотим, сыты обоих глаза.
Хочешь, пока на тебя ветерочком я лёгким повею?
Перед тобой веером стану махать. Или нет?
Видно, пламя во мне, а вовсе не в воздухе жарко!
Всеми богами клянусь в торжественном шествии помпы,
Будешь на все времена ты госпожою моей!
Вижу, Евтиха избрала. О. пусть победит тот возница!
Шумно, махают… Боюсь, причёску собьют тебе тоги,
Спрячься-ка лучше сюда, в полу одежды моей…
О, как я счастлив!… Спасибо, благая Венера!…
Пусть почитатель морей рукоплещет Нептуну,
Марсу – военный, Церере и пьяному Вакху селянин,
Я же, Венера, тебе и Амуру с разящим без промаха луком
Рукоплещу и молю счастья с любимою дать.»
Глава 5. Назон
По обычаю своему он спал до полудня. Ему снилась Палатинская библиотека, хранилище творений отечественных писателей, но не нынешних, а будущих, которые родятся через сто лет. Оно сделалось ещё обширней и богаче. На корешках книг, на бирках свитков , расставленных и разложенных по полкам, тут и там мелькали незнакомые имена . Он читал и ахал: как изобилен оказался урожай новых авторов, как пышно расцвела римская словесность в новое, неведомое время! Нашлось место и старым знакомым. Вот Вергилий со своей огромной «Энеидой», вот Проперций, а из давних – Катулл и Цицерон. Внезапно на одной из полок он заметил несколько оплетённых в кожу томиков с именем «Овидий». Он глазам своим не поверил: это были его книги! Значит, предчувствия не обманули и его поэзия переживёт время, останется в памяти людской . Любопытно, что он успел понаписать за непрожитую пока жизнь? Сгорая от любопытства, он протянул трепетные руки, осторожно взял книгу, раскрыл шуршащие папирусные листы. Они оказались чистыми ! Ни единой буквы не темнело на них. Второй, третий тома, – прекрасный кожаный переплет, а внутри пустота. И лишь на первой странице первого тома красовалась недавняя элегия «Важным стихом хотел я войну и горячие битвы восславить, – Но Купидон рассмеялся….» Этим обрывалась и она! Ах, бездельник! Ведь и в самом деле, кроме начала «Гигантомахии» да нескольких элегий у него ничего нет. Ещё замыслы , – но ведь замыслы не опубликуешь. А он возжелал памяти потомков…
С грохотом свалившись с постели, он проснулся в смятении чувств. Ему уже двадцать, а ещё не создано ничего, что могло бы прославить его имя. Пустые томики! И в начале вовсе не «Гигантомахия», которой он так гордился, и отдал много сил, но так и не окончил, а какое-то игривое стихотворение. Наверно, воспевать битвы и героев – е его дело; да и не лежит к этому сердце. Но разве прославят поэта игривые безделки? Надо приняться за что-то значительное. Да, он служит Венере и будет петь любовь, но прославлять не знаменитых женщин, а великих героинь прошлого либо богинь; и в крупных формах, разумеется. Больше ни дня без сочинительства. Главное, не отрываться от привычной среды поэтов и вообще учёных людей.
– Пор, одеваться! – заорал он. Нынче же надо сходить в галерею, обнародовать несколько элегий, да узнать литературные новости: быть может, чужие успехи заставят его приняться за сочинительство. Коринна сейчас всё равно недостижима, раз домой вернулся муж.
Прихорошившись и взбив кудри, он направил шаги к палатинскому Аполлону, рассчитывая встетить там знакомцев. Замороченный любовью , он давно не бывал в кругу литературных друзей и сейчас почувствовал, как соскучился без своих дорогих Аттика, Тутикана, и, конечно, Макра. Встречные женщины призывно улыбались хорошенькому юноше; одна-две были вполне достойны, чтобы устремиться следом, однако Назон твёрдо решил соблюдать сегодня верность музам. Да и не влекло его ни к кому, кроме Коринны.
Превосходивший великолепием все прочие постройки Владыки палатинский храм Аполлона стал, едва его закончили и освятили, излюбленным местом встреч молодых поэтов. К величественному зданию примыкала лучшая в Городе общественная библиотека . Назон хорошо знал главного хранителя и бывал здесь часто, имея возможность держать в
