Он вполне мог себе это представить. Но — уже не с ней.
— Прощай, — сказал он решительно.
Ее лицо изменилось, в глазах вспыхнула ярость.
— Подонок! — вскрикнула она. — Мне надо было слушать друзей. Они ведь предупреждали меня, какое ты холодное, бессердечное животное!
— Так обо мне говорят? — осведомился он скучающим тоном. — Насколько я припоминаю, я никогда не обещал ничего, кроме наслаждений, — а их я предоставлял тебе в избытке. Что до любви ко мне, то мы оба прекрасно знаем, что ее заменяло плотское влечение. Ну, еще тебе хотелось бы стать герцогиней. И, несмотря на твои страдания, я уверен, что ты без труда найдешь другого мужчину, который бы согревал твою постель. А я тем временем пришлю тебе бриллиантовый браслет. Это поможет залечить рану, правда ведь?
Быстро осмотревшись, она схватила один из бокалов с вином и швырнула прямо ему в лицо. К счастью, меткостью она не отличалась, так что бокал со всем своим содержимым попал в стену в двух шагах от него. Стекло разлетелось мелкими осколками, бургундское ручейками крови потекло по тисненым желтым обоям.
Он секунду смотрел на безобразное пятно, а потом прошел к двери и взялся за ручку.
Она взвизгнула.
— Ты об этом пожалеешь, даю слово! Я отомщу тебе. Эта угроза заставила его еще раз скептически выгнуть бровь. Отвесив ей изящный поклон, он сказал:
— Желаю насладиться очередным визитом в оперу, леди Хьюитт.
Новый вопль и звук бьющегося стекла донеслись до него, когда он уже шагал по коридору к выходу из дома.
Спустя неделю — и многими милями севернее, в Уэст-Райдинге, — тряская повозка, на которой ехала Габриэла, остановилась в конце длинной подъездной аллеи, по одну сторону которой шла сложенная из камней стена. С интересом она посмотрела на великолепный особняк и покрытые снегом поля позади него. Большое здание походило на драгоценный камень, окруженный по-зимнему голыми деревьями и прячущийся среди череды холмов и долин, столь характерных для пейзажа Йоркшира.
— Вон он, дом Пендрагона, на холме, — объявил возчик — добродушный фермер, согласившийся подвезти ее от почтовой станции. Габриэла пыталась нанять там какой-нибудь экипаж, что было делом нелегким, поскольку у нее в кармане оставалось всего пять шиллингов. Услышав ее разговор, он предложил взять ее с собой. Опасаясь, что другой возможности добраться в этот день до дома дяди ей не представится, она с радостью согласилась.
Выпростав руку из-под шерстяной накидки, она протянула ему свои последние шиллинги, но он отмахнулся. — Оставь деньги себе, мисс. Барон хорошо заботится о нас. Ты их новая горничная или еще кто?
Она сама хотела бы знать. Ловко спрыгнув с повозки, Габриэла потянулась за дорожным саквояжем, где хранилось все ее скудное имущество. Помахав рукой кучеру, она нервно сглотнула, плотнее закуталась в синий плащ, стараясь уберечься от холода, и направилась к дому.
По дороге девушка стала вспоминать последние дни, проведенные в Лондоне. Проливая обильные слезы, она распрощалась с Мод — и только кислое лицо миссис Баклз, недовольной отъездом регулярно плативших постояльцев, помогло ей немного утешиться. Они с Мод в последний раз вместе посмеялись над расстроенной хозяйкой пансиона, обнялись — и расстались. Мод, конечно, обещала писать ей. Габриэла поклялась, что будет делать то же, и начала скучать по своей старшей подруге, как только та уехала.
Габриэла вошла в городской особняк дяди — и там громадный мужчина со шрамом на пол-лица, делавшим его похожим на кровожадного пирата, объявил ей, что лорда Пендрагона дома нет. Недолгие расспросы помогли ей выяснить, что он уехал в свое сельское поместье в Уэст-Райдинге. Надо отдать должное великану: он спросил, не желает ли она зайти в дом и написать письмо его хозяину. Она покачала головой, отказываясь, и быстро исчезла, чтобы он не попытался ее задержать.
Чтобы поехать на север, ей пришлось заложить последние драгоценности матери: золотой браслет с рубиновым сердечком, который был подарком ее отца. Поскольку ей было тяжело думать о том, каким он был на самом деле, расставаться с браслетом оказалось не так больно, как было бы прежде.
И вот теперь, спустя четыре дня, она добралась до поместья Пендрагона — и готова была начать новую жизнь. Каким-то окажется ее будущее? Подходя к парадной двери, она постаралась взять себя в руки и не робеть. Набрав в легкие побольше морозного воздуха, она подняла руку в простой вязаной шерстяной перчатке и постучала.
Спустя некоторое время, которое показалось ей мучительно долгим, дверь открылась, и на пороге появился внушительного вида слуга. Немолодой мужчина критически обвел ее взглядом — с тульи простой шляпки до поношенных черных кожаных полуботинок, — чуть задержавшись на подоле накидки, носившем явные следы дорожной грязи.
— Слуги — с черного хода, — заявил он без предисловий. — Если ты явилась просить работу. Но я должен тебя предупредить, что сейчас мест нет.
Он собрался уже закрыть дверь, но она помешала ему, поспешно выставив ногу.
— Я не прошу места, — объявила она. — Я приехала… Я Габриэла Сент-Джордж, племянница лорда Пендрагона.
«Ну, вообще-то я дочь его единокровного брата, и притом незаконнорожденная», — мысленно призналась она, но вдаваться в эти подробности смысла не было.
— Пожалуйста, доложите ему, что я здесь.
У слуги от изумления брови взлетели к самым волосам, но он сделал шаг назад и шире открыл дверь.
— Прошу прощения, мисс. Я немедленно сообщу ее милости о том, что вы приехали.
— Ой нет, совершенно незачем беспокоить ее милость. Я хочу видеть лорда Пендрагона, моего д-дядю.
— Лорд Пендрагон отправился осматривать дома для арендаторов и вернется не очень скоро. Я сообщу ее милости. А тем временем вы могли бы посидеть в гостиной. Но сначала позвольте забрать ваш саквояж.
— Спасибо, не надо. Я пока его оставлю.
«На тот случай, если все пойдет не так, как задумано», — добавила она про себя.
Мужчина нахмурил брови с явным неодобрением, но потом чуть кивнул и повернулся, чтобы проводить ее в гостиную. Стиснув пальцы обеих рук на потертой ручке кожаного саквояжа, она поспешила за ним следом.
Спустя несколько секунд Габриэла уже стояла одна: обе створки большой двери из ореховой древесины закрылись у нее за спиной. Поставив саквояж на пол, она медленно повернулась. Рот у нее невольно приоткрылся при виде красоты, окружавшей ее. Гостиная была выполнена в зеленых тонах, изящную мебель освещало позднее утреннее солнце. Ароматное тепло исходило от огромного камина, в котором горели поленья, а не грязные, вонючие куски угля. А еще тут были цветы — масса цветов в высоких расписных фарфоровых вазах. Она шагнула к ним, чтобы полюбоваться красивой аранжировкой, и глубоко вдохнула воздух, пропитанный запахом роз и лилий. «И это — в феврале!»
