ссутулены, голова опущена, словно оно что-то высматривало в воде. Возможно, его ошеломило собственное отражение, напугало? Лили почему-то стало его жаль: что поделаешь, если тело такое огромное, а мозг, напротив, крошечный. Лили подумала, что должна заговорить, дабы обнаружить свое присутствие, но все мысли тотчас вылетели у нее из головы, когда великан погрузился в воду.
Так она и стояла с открытым ртом.
Клонившееся к закату солнце пробилось сквозь пелену облаков и залило пруд золотистым светом, отражаясь от ряби на воде, оставленной движениями великана. Он вынырнул на поверхность — теперь лицом к Лили — и мышцы у него на руках напряглись, когда откинул с лица длинные, до плеч, волосы. Над водой в лучах закатного солнца клубился янтарный туман, отбрасывая отсветы на блестящую загорелую кожу мужчины и делая его похожим на бога этого разрушенного парка. Жалость тотчас же испарилась, сожженная внезапным осознанием собственной ошибки.
Лили судорожно сглотнула.
Господь всемогущий! Да он великолепен! Вода стекала по его груди, прокладывая себе путь сквозь поросль блестящих от влаги темных волос между тугими от холода бусинами сосков, и устремлялась вниз, к неглубокому, идеальной формы пупку и темной линии волос, исчезавшей — к вящему разочарованию Лили — в подернутой туманом воде.
Она, совершенно ошеломленная, заморгала и, подняв глаза, обнаружила, что великан, зверь, чудовище, смотрит прямо на нее.
Ей бы испытать чувство стыда: таращится на умственно неполноценного — только вот сейчас выражение его лица совсем не было глупым, да и пристальный взгляд показался ей таким, словно его забавляла ситуация.
Нет, он совсем не выглядел умственно отсталым.
И как только она это осознала, произошло самое ужасное, невероятное и унизительное: ее накрыла волна острого желания.
Странно. Вчера она пила чай с одним из самых привлекательных мужчин Лондона: герцог Монтгомери обладал аристократической внешностью, скулами, глазами цвета сапфира и блестящими золотистыми волосами, — но осталась совершенно равнодушной. А вот это… животное со спутанными грязно-каштановыми волосами, звероподобными плечами, большим шишковатым носом, крупными, грубо очерченными губами и тяжелым лбом она сочла привлекательным.
Очевидно, пора подыскать нового любовника, и как можно скорее.
Мужчина двинулся к берегу, и лицо его опять превратилось в непроницаемую маску. Неужели проблеск разума в его глазах ей только почудился?
Лили тихонько вскрикнула при его приближении, но так и не отвернулась: похоже, у нее напрочь отсутствует стыдливость и она попросту не нашла в себе сил отвернуться. Ее взгляд упал на заросли темных влажных волос в промежности мужчины, когда он направился к ней и вода заструилась по его мускулистым бедрам. Увидела она и плоть, грубую, мужественную и…
— Мама!
Лили подскочила от неожиданности и резко развернулась, прижав руку к своему несчастному изношенному сердцу, которое едва не остановилось.
— Индио! — выдохнула она еле слышно, поскольку ее негодник сын выбрал именно этот момент, чтобы появиться из кустов.
Он стоял на той самой тропинке, по которой Лили пришла к пруду, с застрявшим в кудрявых темных волосах сухим листком. Нарцисска, еще грязнее обычного, припрыжку бросилась к Лили, поднялась на задние лапки и перепачканными передними вцепилась в подол ее платья.
— Мама, можно Калибан придет к нам на ужин? — выпалил Индио, уставившись на мать своими большими и совершенно невинными разноцветными глазами.
— Кто придет? — не поняла Лили.
— Калибан, — обернулся мальчик и ткнул пальчиком в человека за ее спиной.
Лили обернулась через плечо и увидела — к своему облегчению и в то же время разочарованию, — что мужчина не спеша застегивает пуговицы на своих поношенных штанах. Заходящее солнце высвечивало очертания его покрытых влагой плеч, его большие пальцы неуклюже возились с пуговицами. Проблеск разума в его глазах, привидевшийся Лили, померк, хотя, возможно, его никогда в них и не было.
Сдвинув брови, Лили вновь перевела взгляд на сына.
— Калибан? Это Калибан?
Мальчик кивнул.
— Да, это я дал ему это имя.
Лили давно поняла: с тех самых пор, как Индио научился говорить, их беседы походили на замысловатую паутину суждений и умозаключений, недоступную пониманию любого человека младше семи лет. Иногда Лили приходилось в буквальном смысле слова продираться сквозь дебри.
— Дорогой, нас ждет Мод, так что…
— Пожалуйста. — Индио взял мать за руку и потянул к себе, явно желая что-то сказать. — Ему нечего есть, и он мой друг.
Лили беспомощно посмотрела на Калибана. Тот уже надел рубашку и теперь таращился на нее с полуоткрытым ртом, а потом вдруг опустил руку и почесал свое… э… мужское достоинство, как это делают слабоумные. Это было странно: всего минуту назад он вовсе таковым не выглядел, — но, возможно, она все выдумала, возможно, просто хотела найти оправдание собственным низменным порывам, наделив объект своих мыслей качествами, коими он вовсе не обладал, и, возможно, придавала слишком большое значение тому, что произошло.
Заглянув в полные мольбы глаза сына, Лили приняла решение и, выпрямившись, громко сказала:
— Конечно, дорогой. Давай пригласим твоего друга на ужин.
За ее спиной раздался сдавленный звук, словно мужчина поперхнулся, но, когда Лили обернулась, глуповатое лицо Калибана не выражало ровным счетом ничего. Он кашлянул, харкнул, сплюнул в пруд и — о боже! — отер рот рукой.
Лили широко улыбнулась.
— Калибан, вы хотите есть? — Лили изобразила, будто подносит ложку ко рту и жует, потом указала на тропинку. — Есть. Вместе. С нами. В театре. Это будет вкусно.
Ее утрированная мимика и жесты выглядели смехотворно и даже оскорбительно для того, у кого с головой все в порядке. Лили внимательно наблюдала, не выдаст ли он себя: не изменит ли выражение лица или как-то иначе даст понять, что никакой он не слабоумный, — но он лишь глупо таращился на нее.
Лили не впервые ошиблась в мужчине. Вздохнув и постаравшись убедить себя, что вовсе не разочарована, она развернулась, давая понять, что пора идти.
Индио же подошел к великану и как ни в чем не бывало взял его за руку.
— Идемте! Мод приготовила жареного цыпленка. А еще у нас будет подливка и клецки.
Калибан посмотрел на мальчика, потом на его мать, но Лили вскинула бровь, показывая, что все уже сказала и повторять не намерена, тем более ради слабоумного.
Ей показалось, или в его мутно-карих глазах действительно промелькнула какая-то искра, какой-то проблеск или даже вызов? Лили ничего не могла утверждать, поскольку не доверяла больше собственному восприятию.
Впрочем, это не имело никакого значения. Калибан медленно кивнул, и, развернувшись, Лили зашагала по тропинке. Сердце ее — глупое и непостоянное — билось почему-то вдвое быстрее обычного.
Ужин обещал быть весьма любопытным.
Это
