Местный шейх им тоже понравился. Он доброжелательно расспросил Гамаля о том, что случилось с ним и его семьей, и пообещал отправить своих людей в их оазис, чтобы узнать, остался ли там кто-то в живых, а также предоставить беглецам шатер и даже дать пару овец.
Вскоре пришли неутешительные вести: похоже, никто из соплеменников Гамаля не выжил. В лучшем случае они разбежались кто куда. Оазис Туат был уничтожен.
Состоялся совет племени, на коем было принято решение в виду сложившихся обстоятельств позволить мужчине и его семье остаться в оазисе Айн ал-Фрас — «Верблюжий источник».
Через несколько дней Гамаль произнес традиционную клятву шейху Сулейману: «Моя кровь — твоя кровь, мой ущерб — твой ущерб, моя месть — твоя месть, моя война — твоя война, мой мир — твой мир. Ты наследуешь мне — я наследую тебе, ты взыскиваешь за меня — я взыскиваю за тебя, ты платишь выкуп за меня — я плачу выкуп за тебя».
Только житель пустыни понимал, что такое асабийя — высшее духовное единство, связующее соплеменников узами взаимной ответственности.
Такая клятва считалась нерушимой: клятвопреступника изгоняли из племени, а вне племени, лишенного средств существования, поддержки общины, оскверненного всеобщим презрением, бедуина могло спасти только чудо.
Конечно, в любом оазисе люди делились на богатых и бедных, господ и слуг, аристократию и чернь. Но племя защищало каждого его члена от покушений внешнего мира и решало внутренние проблемы.
Анджум очень нравился Айн ал-Фрас. Он был прекрасен, как пейзажи из сновидений. Здесь было вдоволь воды, так что ею даже мылись, потому что «чистота — половина веры». Тут не надо было питаться двумя горстями муки в день, причем муки, перемешанной с песком.
И все-таки ей чего-то не хватало, потому иногда она уходила на край оазиса и, присаживаясь на корточки, чертила палочкой на песке. В те минуты Анджум ощущала связь с Байсан, смутную, таинственную и вместе с тем реальную связь. Она представляла сестру рядом с собой, она разговаривала с ней, и ей чудилось, что Байсан слышит ее слова, хотя и не может ответить.
Девочка проводила время в одиночестве, пока однажды к ней не подошел незнакомый мальчик.
Он был немного старше нее (никто из бедуинов не знал своего точного возраста, все определяли его только приблизительно), одет в длинную чистую белую рубаху, что само по себе говорило о благородном происхождении, поскольку в ее родном оазисе ребята такого возраста, случалось, еще бегали голыми.
Анджум показалось, что по сравнению с этим мальчиком она выглядит маленькой, грязной оборванкой. Однако он не стал смеяться над ней, а спросил:
— Ты из той семьи, что пришла к нам из другого оазиса? На вас напали белые люди?
Анджум кивнула.
— От них всегда одни только беды! — с отвращением произнес мальчик. — Когда я вырасту, стану сражаться с ними.
Еще раз посмотрев на незнакомца, девочка заметила, что на его плетеном поясе висит кинжал. Значит, он был сыном не простого бедуина, а воина.
— А ты кто? — поинтересовалась Анджум, имея в виду его происхождение.
— Я сын шейха. Меня зовут Идрис, — гордо ответил мальчик, и девочка вздрогнула от неожиданности, а он спросил: — Что ты здесь делаешь? Я не раз видел, как ты уходишь на край оазиса и сидишь тут одна.
— Я рисую на песке, — просто сказала Анджум.
— На песке нельзя рисовать — ветер сейчас же все заметет.
— Я знаю.
— Я слышал, как ты с кем-то разговариваешь. Но ведь тут никого нет!
Анджум немного почертила на песке, а потом медленно и тихо произнесла:
— Я говорю с сестрой.
Идрис понял.
— Ты ее потеряла? Она умерла?
— Я не знаю. Она исчезла.
Он покачал головой.
— Ничто и никто не исчезает бесследно.
— А мои рисунки — да. Ты сам об этом сказал.
— Но песок не способен поглотить память о человеке.
Девочка посмотрела на него с надеждой.
— Я тоже так думаю, — призналась она.
— А твои родители? Что они говорят?
Тяжело вздохнув, Анджум опустила глаза.
— Ничего.
— Тебе одиноко? — спросил Идрис и неожиданно промолвил, не дожидаясь ответа: — Хочешь, я буду твоим братом?
Анджум поняла, почему он предложил стать ее братом, а не другом. Мальчики не дружат с девочками, у них очень разное воспитание. Конечно, она бы хотела иметь старшего брата, но ведь Идрис гораздо выше ее по рождению!
Когда она сказала об этом вслух, мальчик ответил:
— Мы все равны перед Аллахом. И нет таких жертв, каких я, как сын шейха, если это понадобится, не принес бы ради свободы и счастья своих соплеменников.
Хотя Идрис произнес явно не свои, заученные слова, они показались Анджум удивительно искренними.
— Хорошо, — сказала она, — будь моим братом!
Он улыбнулся.
— Завтра рано утром я приду к твоему шатру. Я хочу показать тебе то, чего ты наверняка еще не видела.
— Здесь, в оазисе?
— Нет. Потому мы и выедем на рассвете.
На следующий день девочка проснулась до восхода солнца и тут же выбралась наружу. Было тихо. Пышные перистые верхушки финиковых пальм огораживали оазис от пустыни зеленой стеной, защищали его от ветра. Лишенный пыли воздух казался удивительно свежим и чистым.
Ожидая прихода Идриса, Анджум думала о том, что ей нравится здесь все больше и больше. Она заметила, что поведение матери и отца тоже изменилось. Гамаль и Халима работали с удовольствием, в их глазах появилась надежда. Тут их никто не притеснял, не унижал, не попрекал тем, что они бедны, и не пытался отнять последнее. Здешние люди вообще жили куда богаче, чем в оазисе Туат: лучше одевались и питались. Во многих шатрах были ковры из верблюжьей шерсти и медная посуда.
Анджум не знала, что однажды Гамаль сказал жене:
— Может, и хорошо, что мы приехали сюда только с одной дочерью. Нас бы могли не принять из-за близнецов, и тогда мы бы точно погибли.
Идрис появился, когда солнечный свет только-только начал раскрашивать пустыню, превращая ее однообразную гладь в палитру мягких и нежных красок.
Он вел в поводу молодую стройную верблюдицу с ослепительно белой шерстью, коей заря придала розоватый оттенок. Обрамленные длинными ресницами глаза животного казались подведенными сурьмой. Анджум никогда не видела такой красивой верблюдицы. Белые верблюды считались самыми благородными, быстрыми и выносливыми и использовались исключительно для верховой езды.
— Ее зовут Айна, — сказал мальчик и неожиданно прочитал стихи:
Верблюдица так резва и так торопится в путь,
Будто в жилах ее клокочет не кровь, а ртуть.
А как худа и стройна! Ее завидя, газель,
Стыдливо взор опустив, должна с дороги свернуть.
И даже доблестный барс за быстроту ее ног
Без колебанья отдаст когтей разящую жуть.
Подобна мастью пескам. Широк и правилен ход.
Гонись за нею поток — и тот отстанет чуть-чуть.
Верблюдица и огонь — кто пылче? Оба равны.
Кто легче — ветр иль она? У них единая суть 3 .
Девочка с восхищением смотрела на великолепное животное.
— Она твоя?
— Отец подарил мне ее, когда она была еще верблюжонком. Можно сказать, мы выросли вместе.
Обладание собственным верблюдом в столь юном возрасте в глазах Анджум было признаком высокого статуса и большого богатства. Наверняка Идриса ждало великое будущее! Девочка вновь подумала о том, насколько они неравны.
Видя ее замешательство, мальчик заметил:
— Ты моя сестра, а значит — принцесса оазиса!
Покрасневшая от удовольствия и смущения, Анджум спросила у отца, можно ли ей поехать с сыном шейха.
— Это не опасно. Я много раз бывал в том месте, — добавил Идрис, и Гамаль низко поклонился.
