Девушка с характером - Анне Якобс

за которыми его глаза казались крошечными, что придавало лицу беспомощное выражение. Однажды, когда он снял очки, чтобы протереть стекла, Элизабет увидела, что его серые глаза были самого обычного размера. И выглядел он не беспомощным, а вполне уверенным в себе человеком.

– Тогда я тоже, пожалуй, немного посижу в голубой дымке. – Лейтенант фон Хагеман поднялся из-за стола. – Мой старик, вероятно, изумился бы, останься я среди дам, как одинокий петушок.

Очевидно, возможности удержать его не было. Они с Элизабет обменялись обычными для такой ситуации любезностями, и когда он покидал комнату, Элизабет надеялась прочитать в его глазах искреннее сожаление.

Все шло согласно ритуалу. Роберт подошел к Алисии Мельцер и сообщил своей госпоже, что «все готово». Дамы теперь могут перейти в красную гостиную – комнату, которую Алисия обустраивала по собственному вкусу. Одни только шелковые обои в китайском стиле стоили целое состояние. Мебель в стиле Людовика XV была изготовлена во Франции и отделана, разумеется, сусальным золотом. Здесь дамам обычно подавали кофе по-турецки, конфеты и легкую выпечку.

Однако в женском кружке не спешили прерывать начавшийся разговор об интрижке между одной известной дамой и шофером. Больше других пикантными подробностями сыпала невыносимая банкирша, не обращая внимания на отчаяние в глазах ее бедной дочери Тилли. Алисия постаралась приглушить страсти, ее в этом поддержала Риккарда фон Хагеман. Мать лейтенанта была урожденная фон Гаст и обладала отменным чувством меры, которого Алисии так недоставало жене банкира. Госпожу фон Хагеман, несмотря на ее пятьдесят лет, тоже все еще можно было назвать красивой.

У Элизабет появилась идея – всего лишь идея, но многообещающая. Она встала, улыбнулась матери и вышла из столовой. Тот факт, что она первой пошла в красную гостиную, не мог показаться странным, напротив – другие дамы лишь последуют ее примеру. Однако Элизабет пошла туда не сразу. У нее было немного времени, чтобы заглянуть к мужчинам в поисках книги и попросить Клауса фон Хагемана принести ее в красную гостиную. В этом не было ничего особенного, поскольку предполагалось, что именно там соберутся на кофе дамы. И если все пойдет согласно ее хитрому плану, то в красной гостиной она на короткое время останется с лейтенантом наедине. Но если он упустит представившуюся возможность, другой уже не будет.

Она быстро пересекла холл, радуясь, что толстый ковер заглушает шаги. Мужская гостиная располагалась на другом конце холла. Элизабет следовало поспешить, но в то же время следить за дыханием, поскольку шнуровка на платье была очень тугой. Какую бы выбрать книгу? Нужна такая, которую просто найти, лучше всего какой-нибудь роман, скажем, «Робинзон Крузо» – вполне безобидная книжка и стоит на виду на средней полке стеклянного книжного шка…

– Такое в моей жизни впервые, сударыня…

А ведь это голос лейтенанта. Или ей почудилось? Элизабет остановилась посреди коридора, схватила ртом воздух и не услышала ничего, кроме бешеного стука собственного сердца.

– Вы смеетесь надо мной, Катарина? Как вы можете быть такой жестокой? Я вам открыл сердце, все мое существо у ваших ног, и вы смеетесь…

Грудь Элизабет обдало ледяным холодом. Никаких сомнений, это был его голос и доносился он из красной гостиной. Как она не заметила, что Катарина покинула столовую раньше других? Дрожа, Элизабет стояла, прислонившись к комоду, и с жадностью ждала новых фраз. Фраз, которые бы поставили окончательную печать несчастья, воткнули бы в ее сердце нож.

– Меня будто огненный смерч поразил, Катарина. Молния среди ясного неба. Я должен сказать вам это, иначе я умру… – И он произнес три слова, которые она так ждала от него услышать. Он произнес их даже несколько раз. – Я люблю вас. Я боготворю вас, Катарина.

Ответила ли она ему? Высмеяла его? Стала защищаться? Или запретила себе слышать столь смелые признания? Элизабет не услышала ничего такого. Вместо этого до нее донесся возбужденный хриплый голос лейтенанта.

– Будьте моей!

Элизабет почувствовала на лице что-то горячее. Как странно: все ее тело будто покрылось льдом, но из глаз текли горячие слезы, они прокладывали себе дорожки на напудренных щеках и, оставляя уродливые следы, стекали на платье.

– Не отвечайте сейчас, Катарина. Я могу подождать, пока вы обдумаете и обсудите мое предложение с родителями. Но я вас умоляю, не забывайте, я со всей преданностью жду вашего вердикта…

Слушать это дальше не было никаких сил. Но Элизабет Мельцер была не из тех, кто после подобных пощечин мышкой заползает в норку. Она смахнула слезы, приосанилась, поправила волосы. И распахнула дверь гостиной. Ее взору предстала поистине комичная картина. Китти сидела в кресле, а перед ней на коленях стоял лейтенант.

– Так вот где ты, Китти! – воскликнула она. – Я везде ищу тебя.

Фон Хагеман поспешно поднялся; проходя мимо Элизабет, он смущенно кивнул и вышел вон. Она сделала вид, будто его не существует.

– Сейчас же гаси фонарь! Ложись. Раздеться и в темноте можешь!

Мари была совершенно без сил. После двух неудачных попыток она наконец отыскала свою спальню. Сначала она попала к Августе и Эльзе, потом угодила в кладовку, где были сложены ящики, чемоданы и разобранная мебель. И вот она в своей комнате. Несмотря на ночной чепец, Йордан было легко узнать по ее острому носу.

– Ты глухая? Погаси фонарь. Сейчас же!

Мари и не подумала. Совершенно спокойно она подсветила маленькую комнатку, увидела два комода, шкаф для их совместного с Йордан пользования, свою кровать. Простая, грубо сколоченная мебель для прислуги. Под ногами половицы, возле кровати пестрый лоскутный коврик. Чудесная комната. У нее никогда в жизни не было такого роскошного жилища. Вдобавок на кровати были сложены в стопку белоснежное белье, рубашки, отделанные кружевом трусы, носки и даже длинные шерстяные чулки. Пара кожаной обуви, ношеной, но в хорошем состоянии. Три платья – одно хлопчатобумажное, одно фланелевое и даже одно теплое шерстяное. Еще были фартуки. К сожалению, не те нарядные белые фартуки с кружевной отделкой, как у горничных. Ей выдали прямоугольные холстины, подходящие для грязной работы на кухне.

– Не можешь, что ли, завтра поглазеть на свои вещи, – прошипела Йордан и чуть приподняла голову. У нее не только нос был острый, но и подбородок. Да, комната была прекрасная, все портила только эта змея. Жаль, что в жизни никогда не бывает идеально. Всегда есть какая-нибудь шероховатость.

– Я положу их на комод. А уберу завтра. Здесь есть уборная?

Йордан закатила глаза и застонала:

– В конце коридора. Когда вернешься, загаси фонарь. Полшестого утра ночь закончится.

– Вот лягу