И тогда страх вернулся, сжал горло ледяными пальцами. Ей еще ни разу не доводилось быть пленницей. И никто еще не подвергал сомнению ее честь. Любой человек обязан был держать слово. Особенно женщина. Бриджет кружила по комнате, ее мысли путались. Никогда в жизни ей не приходилось сомневаться в отце, но теперь, учитывая обстоятельства, вопрос был неизбежен. Она принесла обет. Как же ей теперь ехать в Лондон, даже повинуясь приказу отца?
Мужчинам куда проще. Керан ничего не теряет, не то что она. Отец решает, кому достанется ее приданое. Если Бриджет выйдет замуж против его воли, приданое может быть отозвано или вообще попадет не в те руки. Тогда у Керана будет законное право требовать развода и отправить ее назад к отцу, предварительно, лишив девственности. На то, чтобы уладить дело, могут уйти годы. Несмотря на настойчивость, с которой действует Керан, мужчины часто меняют свои решения, когда вопрос касается денег. Если ему откажут в приданом, он может взять ее невинность и отправить ее назад, восвояси. Он останется свободным мужчиной и заключит новый брак.
А ее имя будет измазано в грязи. Ее назовут строптивой дочерью. Никто и слезинки не прольет, чтобы ее пожалеть. Как раз наоборот. Матери будут припоминать ее грехи, читая наставления своим дочерям. Собственная мать может отказаться принять ее под своим кровом за то, что вышла не за того, кого выбрал ей в мужья отец. Бриджет окажется на улице. Разумеется, была еще церковь. В прошлые годы многие из тех, кто оказывался в подобной переделке, укрывались в монастырях. Церковный орден всегда добивался у двора восстановления прав, даже если на это уходило лет двадцать. Быть монахиней куда лучше, чем продавать себя в порту ради того, чтобы не умереть с голоду.
Но она хочет лечь с ним.
Крамольная мысль, но что правда, то правда. Бриджет очень хотела стать женой Керана. Даже сильнее, чем раньше. Она вся дрожала от прикосновения его пальцев, с головы до пят. Не от страха, нет. Она чувствовала, как по коже разливается тепло. На руках и ногах выступили мурашки. Защекотало в груди, а потом соски превратились в твердые бугорки.
Неужели то было любовное возбуждение?
На ум пришли слова Мари. Неужели это и есть то самое, что облегчает проникновение мужчины во время соития? Щеки Бриджет ярко вспыхнули.
Она думает вовсе не о том, чтобы было легче. Она хочет получить удовольствие, свидетелем которому стала.
Действительно, именно этого она и хотела, но какой ценой? И вообще, что за будущее ее ждет после того, как она лишится девственности? Разумеется, она может зачать, и это усложнит задачу, если муж захочет от нее избавиться. Хотя такая опасность все равно остается.
Бриджет все еще металась по комнате, пока не поняла, что по щеке течет струйка пота. Кожа казалась необычно чувствительной. Она вдруг почувствовала себя грязной. Ведь она целый день укладывалась в дорогу.
Из чистых вещей в комнате оставались только сорочка и грубый плащ. Схватив одежду, она направилась к двери. Рыцари по-прежнему несли караул. Они хмуро воззрились на нее, когда она открыла дверь.
— Я иду вниз, чтобы умыться.
Один из них явно хотел что-то спросить, но поспешно закрыл рот, обдумывая ее слова. Бриджет не стала мешкать. Она побежала вниз по лестнице, слыша за спиной громыхание сапог. Каждый удар каблука словно пронзал ее насквозь. Стоило большого труда удержаться от болезненной гримасы. Только узника мог сопровождать конвой; подобное отсутствие доверия больно ранило ее гордость.
Она почти бежала. Скорее бы добраться до купальни. Там она будет одна. Купальня располагалась рядом с кухнями, так было проще доставлять туда горячую воду. Их семья вела скромную жизнь, и у них не было заведено, чтобы воду таскали на верхние этажи. Это считалось бы недопустимым себялюбием. Мать воспитывала ее так, чтобы она стала доброй хозяйкой дома, которая думает не столько о собственных прихотях, сколько о благополучии всех обитателей дома.
Кухни располагались вдоль задней стены дома, выстроенные как отдельное здание, на случай угрозы пожара. Из кухни в купальню были проведены деревянные желоба. Стоило позвонить в колокольчик, и на кухне в желоб опрокидывали лохань с горячей водой, которая наливалась затем в одну из ванн. Таких ванн было три, да еще два корыта для стирки. Бриджет уловила жар горячей воды еще за десять шагов до двери ванной комнаты. Плеск заставил ее остановиться. Взгляд невольно упал на голые плечи мужчины, сидящего в одной из ванн. Широкие плечи, гора мускулов.
— Кто там пришел мне помочь?
Керан, казалось, очень развеселился. Обернулся к ней с ухмылкой на губах. Удивленно воззрился на девушку. Потом взглянул на рыцарей, следовавших за ней по пятам, на перекинутую через руку одежду. Усмехнулся, и что-то, промелькнуло в его глазах. Такие глаза были у Томаса, когда он смотрел на Мари.
— Итак, вы пришли, чтобы помочь мне помыться, как и следует делать доброй жене? Очень хорошо. Моей спине очень понравятся ваши нежные ручки.
Ей нельзя было тут оставаться.
«О нет, ты останешься, иначе он назовет тебя трусихой, и будет прав».
Купать гостя — таков был закон гостеприимства, знак особого уважения. Бриджет была удивлена, что матери нет сейчас в купальне. Однако, принимая во внимание, как она оскорбила Керана, настаивая на его возвращении в Лондон, не приходилось особо удивляться тому, что он купается в одиночестве. Конечно, женщины почти бесправны, нечто вроде движимого имущества. Однако никто, находясь в своем уме, не станет раздражать хозяйку дома, иначе и от слуг добра не жди.
— Или вы слишком робки, Бриджет?
В его словах она услышала вызов пополам с надменностью и снова вспылила.
— Мне никогда еще не доводилось слышать это слово применительно к моему характеру.
Он повернул голову и взглянул на нее. Его пристальный взгляд пронзил ее насквозь, как игла. Бриджет подошла к вешалке для одежды и пристроила там свои сорочку и плащ. Вешалка размещалась возле камина, где одежда могла согреваться, пока ее хозяин принимал ванну. На вешалке уже были мужские штаны и кремового цвета рубаха. Взгляд Бриджет задержался на этих принадлежностях мужского гардероба.
— Отлично. Потому что я не терплю робости.
— Еще одно предостережение?
Бриджет задержалась, чтобы закатать рукава. Может быть, ее вопрос и ранил его мужское самолюбие — пусть.
В конце концов, это не она, а он все время говорит колкости. Она не отступит. Подумаешь — несколько ядовитых слов. Ей так хотелось доказать ему свою смелость; вот она и не сдержалась, не сумела сохранить пристойное молчание.
