Мери смотрела, как камень коснулся поверхности ручья, потом подпрыгнул несколько раз, словно щеголиха, которая старается перейти на цыпочках через лужи на улице и не запачкать подол платья. Она задержала дыхание, когда камень подпрыгнул в третий раз, и с шумом выдохнула, когда камень, подпрыгнув в последний раз, упал на другом берегу.
— Получилось! У нас получилось! — захлопала в ладоши Мери и бросилась на шею Джеку. Он закружил ее. — Ах, Джек, мы можем все!
Он улыбнулся в ответ, и мир Мери стал светлым и счастливым. Она запрокинула голову и засмеялась, а он снова закружил ее, пока у нее не пошла кругом голова — не столько от вращения, сколько от того, что она была вместе с Джеком.
Освободившись, она стала собирать камни, определяя их гладкость и пригодность для метания. Безостановочно болтала всякую ерунду, стараясь удержать возле себя Джека и вызвать его улыбку. Они говорили о Клуни и Клэнси, о пьесе, которую их хорошие друзья и другие члены «труппы» — как называли себя слуги — дадут сегодня вечером в честь возвращения Джека в школу. Мери говорила и говорила, только бы он не ушел.
И сболтнула лишнего.
Она увидела, как окаменели черты лица Джека, когда он устало опустился на берег ручья, упершись локтями в колени, и поняла, что его настроение, как это часто случалось, резко переменилось — он вдруг помрачнел.
Мери села рядом, прижавшись щекой к его плечу, заглядывая ему в лицо. Только что они смеялись, были счастливы — намеренно счастливы, — изо всех сил стараясь позабыть, что Август находится в Колтрейн-Хаусе. А потом Мери сделала глупость — ведь она была так молода, — и настроение Джека упало.
— Прости меня, Джек, — сказала она, мечтая, чтобы снова появилась ямочка на его левой щеке, хотя знала, что для этого он должен улыбнуться. — Мне не следовало ничего говорить. Даже в шутку.
Он искоса посмотрел на нее, прищурившись, так что его глаза превратились в осколки зеленого льда.
— Один из гостей моего отца ущипнул тебя за… черт возьми! А ты шутя рассказываешь мне об этом!
— Если ты позволишь мне закончить, то да. — Она выпрямилась и схватила обе его руки своими маленькими, довольно грязными ладонями. — Это был всего-навсего тот человек с лицом хорька, Джек. Тот, что одевается во все черное и целыми днями ^храпит в оранжерее, потому что он слишком пьян, чтобы подняться в свою спальню. Он меня ущипнул, это правда — прямо за попку, — когда я шла вверх по лестнице впереди него сегодня утром. Видимо, решил, что его кровать все же удобнее, чем скамейка в оранжерее. Я лягнула негодяя ногой, а мой каблук попал ему прямо по носу. Я как-то не подумала, Джек, что это может разозлить Ужасного Августа. Бедняжка Хильда, наверное, до сих пор отмывает лестницу от его крови. Ну разве это не смешно?
Джек вырвал руки и сжал их так крепко, что побелели костяшки пальцев, словно он представил себе, как скручивает шею хорьку.
— Я хочу убить его. Убить отца. Всех убить. — Он посмотрел на Мери, и она увидела в его глазах гнев, более отчаянный, чем видела раньше. — Скажи мне, Мери, почему я должен прятаться здесь, у ручья, мечтая о возмездии, которое пока не могу осуществить, потому что не дорос?
У Мери начала дрожать нижняя губа, и ей пришлось прикусить ее, чтобы унять дрожь.
— Потому что ты один, а их много. Что ты можешь сделать, Джек? Попытаться заставить всех их убраться из Колтрейн-Хауса под дулом одного пистолета или подняв два кулака? Они скоро уедут. Они уже уезжают. Ты отправишься в школу, я буду слушать рассказы Алоизиуса о Древнем Риме, а Клуни станет потихоньку совать мне засахаренные сливы, пока Клэнси будет пичкать меня овощами. И все вернется на круги своя, как было до приезда твоего отца. Мы выживем, Джек. Такое ведь уже не раз бывало.
— Этого недостаточно! — Джек вскочил и зашел по щиколотку в ручей, чтобы немного остудить свой гнев. Мери шла за ним. — Мери, он твой опекун, а он даже не помнит о твоем существовании, не говоря уж о том, чтобы защищать тебя от этих развратников, которых он же и привозит. Ты так юна, так чертовски наивна! Ты даже не представляешь себе, что могло случиться. Если бы один из них застал тебя одну где-нибудь в коридоре… О проклятие!
Вода достигла его коленей, когда он с размаху бросился в нее. Мери показалось, что от воды вот-вот пойдет пар.
— Я бы оставила его здесь одного, пусть утонет, — сказала Мери птицам и деревьям, сбрасывая туфли и следуя за своим другом в воду, — только здесь не глубже трех футов и даже Джек Колтрейн не может заставить себя утонуть в стакане воды. Ему просто необходимо немного остыть, и я ему в этом помогу.
Говоря это, она закрыла глаза и полностью погрузилась в воду. Потом быстро выскочила, глотая ртом воздух. Вода оказалась гораздо холоднее, чем она предполагала.
Когда она отбросила назад длинные мокрые пряди, то увидела, что Джек сидит на большом камне посередине ручья и смеется. Его тоже длинные, до плеч, волосы под лучами солнца блестели, как черное дерево.
— Посмотри на себя, Мери, — дразнился он. — Ты похожа на мокрую лису. Не на крысу, для этого у тебя слишком длинные волосы. Зачем это ты прыгнула в воду, объясни, пожалуйста?
Она двигалась к нему, почти по талию в воде.
— Не знаю, Джек. А что заставило тебя прыгнуть в воду?
— Я просто идиот, — усмехнувшись, ответил он, и она наконец-то увидела ямочку на щеке. — Злой, отвратительный, вспыльчивый, медленно соображающий идиот.
Она склонила голову набок, слегка дрожа от набежавшего прохладного ветерка.
— Честное признание. Но если ты идиот, то и я идиотка. Хорошо, если мы оба идиоты, правда? Давай всегда такими будем, Джек, давай?
— Быть идиотами? — Он поднял одну темную бровь, намеренно не понимая ее.
— Быть вместе, — возразила она. Наклонившись, она набрала в ладони воду и плеснула в него, так что ему пришлось спрыгнуть с камня и снова плюхнуться в воду, чтобы иметь возможность ответить ей тем же. — Мы всегда должны быть вместе, Джек, — сказала она, отворачивая лицо от брызг. — Я не представляю себе жизни без тебя… глупый… мокрый… старый брюзга.
— Ах, старый брюзга? — Джек с такой быстротой и силой плескал в нее водой, что ей пришлось закрыть лицо руками, чтобы не захлебнуться. Они словно вернулись в детство, и Мери поняла, что больше никогда не будет так счастлива.
Вдруг Джек оказался прямо перед ней и тихо выругался. Она опустила руки и посмотрела на него с недоумением. Вот уж действительно старый ворчун.
— В чем дело? — сердито спросила она.
— Прикройся, — коротко бросил он и пошел прочь. — Ради Бога, прикройся.
Мери сначала не поняла, но потом, опустив глаза, увидела, что рассердило Джека. Ее дурацкие груди, которые стали припухать с прошлого года, были явственно видны под мокрым белым платьем. Она ненавидела свое тело за то, что оно с ней делало, как менялось. С тех пор как ей исполнилось двенадцать и у нее начались месячные, а миссис Максвелл объяснила ей, что теперь она женщина, Мери стала замечать, что Джек ее избегает. Это было нечестно. Она не виновата, что ее тело меняется. Кроме того, какое Джеку до этого дело? Неужели из-за этих двух дурацких бугорков у нее на груди он изменил свое отношение к ней?
