Лусеро протянул руки и потрогал сначала ее волосы, настолько насыщенные электричеством, что, казалось, могут притянуть молнию, а потом и горячие от смущенного румянца щеки.
– Я не думаю, что зачать наследника будет так трудно. Для меня это будет приятной работой, как и для тебя. Я в этом уверен.
Она смочила пересохшие губы вином, но не смогла проглотить больше ни глотка. Если б он не находился от нее так близко, она могла бы еще как-то собраться с мыслями, найти достойный ответ.
«Будь он проклят! Я встречалась с ордой вооруженных наемников, но никогда не была так беспомощна».
Все эти мужчины, жаждущие обладать ее телом, были совсем чужие и не имели на нее никаких прав. Но он – ее супруг, и на его стороне закон. Если она не убедит его мирно отказаться от своих притязаний, то должна будет или покориться, или воевать.
«Надо быть рассудительной и не слишком дразнить его», – решила Мерседес.
– Я понимаю свое чувство долга так, как понимала его моя мать.
– В этом и вся загвоздка! У мексиканцев иные понятия о супружеских обязанностях.
Это его замечание разъярило ее, зажгло огонь в зрачках.
– Моя мать, выйдя замуж за дипломата, покинула родной дом и свою страну, чтобы следовать за супругом в Испанию, а затем в Мексику. Для нее семейный долг был превыше всего. – Мерседес перевела дыхание. Она торопилась высказаться, пока в ней еще сохранилось мужество и она еще не поддалась его дьявольскому обаянию. – Ее пример и уроки монахинь в монастыре святой Терезы запечатлелись в моей душе. И я прекрасно усвоила, в чем заключается мой долг. В твое отсутствие, дон Лусеро, я его исполняла, и, как ты скоро убедишься сам, очень хорошо. И дом, и все поместье легли на мои плечи, и каждый из полумиллиона акров твоей земли не остался без ухода.
– Что ж! Для одинокой женщины это занятие послужило развлечением. – Он еще раз коснулся ее волос и отодвинулся. Искушение было слишком велико. Он не должен преждевременно раскалять себя докрасна.
Мерседес резко поднялась из-за стола и прошла к буфету, где служанка поместила графин с ледяной водой и бутыль бренди. Она наполнила два бокала крепчайшим местным самогоном, бросила туда по кусочку льда и вернулась к столу. Ей казалось, что руки ее не дрожат, но позвякивание льда в бокалах доказывало обратное. Она протянула один бокал супругу и чокнулась с ним.
– Боюсь, что я показалась тебе безрассудно смелой, дон Лусеро, а на самом деле я трусиха и пугалась любого пришельца, а их было немало за эти годы…
Она проследила, как он в несколько глотков выпил крепкий напиток, и продолжила:
– Но все же я поняла, что могу сама защитить себя и обойтись без мужчины. Наш брак был ошибкой, и Господь тоже ошибся, когда освящал его. Ни ты, ни я – мы оба не хотим продолжать это супружество.
– Неправда, Мерседес, я хочу. – Он произнес эти слова тихим вкрадчивым шепотом и еще раз прошептал, словно наслаждаясь звучанием ее имени: – Мерседес, Мерседес. Я хочу быть тебе мужем.
– Тогда ты действительно переменился. Раньше я за тобой этого желания не замечала. Тебе, наоборот, хотелось как можно скорее избавиться от меня, от «костлявой девственницы без грудей и зада». Так ты поведал дону Ансельмо за свадебным обедом?
Он тяжело вздохнул:
– Жаль, что ты подслушала этот разговор! Но то дело прошлое. Ты уже не костлява, хотя, надеюсь, в душе все еще девственница. Впрочем, я бы не упрекнул тебя, если б обнаружил, что это не так, а даже еще бы и поздравил.
– Зачем тебе узнавать обо мне больше, чем ты уже знаешь? Мы незнакомцы, давай такими и расстанемся. Я тебе была не нужна в первую брачную ночь, и что изменилось за эти годы? Ты, выполняя супружеский долг, найдешь меня такой же холодной, как и прежде. Предупреждаю тебя – не рассчитывай на другое!
– После того как ты удовлетворишь мои желания, Мерседес, как ты в дальнейшем поступишь? Перережешь мне горло, когда я засну, или размозжишь череп каким-либо кухонным орудием нашей милой Ангелины? Или подсыплешь мне в вино самодельную отраву, и я до конца дней своих превращусь в безумца?
Он протянул ей бокал, чтобы она вновь наполнила его.
– Я обращаюсь к твоей совести, если она у тебя есть, – произнесла Мерседес, щедро наливая ему крепкое бренди. У нее была надежда, что он напьется и забудет о своих притязаниях. Или она тоже станет пьяной, и тогда он оттолкнет ее от себя с отвращением.
Он явно догадался о ее намерениях и шутливо заметил, наблюдая, как огненная жидкость льется в бокал:
– Приверженность к спиртному стала твоим благообретенным пороком за время моих скитаний?
– У меня появилось множество пороков, пока ты странствовал.
Мерседес осушила бокал до дна и отставила его, уже ощущая, как голова ее кружится и каждая жилка в теле словно наполняется расплавленным металлом. Она откинулась на спинку стула и попросила его:
– Лусеро! Дай мне время. Я должна привыкнуть к тому, что ко мне вернулся муж.
– А ты не ожидала, что он к тебе вернется? И не хотела этого? Я прав?
Зачем отвечать ложью на такой прямой вопрос? Она и ответила правдиво:
– Нет, конечно. Я знаю, что война опасна, и контргерилья, где ты служил, – это отряды смертников. Так что я рассчитывала, что ты не уцелеешь, несмотря на молитвы падре Сальвадора… и мои, – тут она позволила себе усмехнуться. – Даже если б ты чудом выжил, я не надеялась, что ты возвратишься в Гран-Сангре и возьмешь поместье под свое «могучее» крыло. – Она снова хихикнула. – Даже если бы послание падре Сальвадора попало тебе в руки.
– А тебя, Мерседес… тебя… заботит судьба Гран-Сангре?
– Теперь это мой дом, и люди, живущие в нем, – моя семья. У меня не осталось близких после кончины родителей. Я считаю, что это мой дом, и отсюда я не уйду никогда.
– А меня выгонишь… На это намекала моя безумная мать. Ты когда-либо была откровенна с ней по поводу нашего с тобой брака?
– Никакого брака на самом деле у нас не было, ты сам это знаешь, Лусеро. А об интимном с доньей Софией бессмысленно было разговаривать.
Она посмотрела на Лусеро так, будто он свалился с неба. Разве он не знает собственную мать?
– Она твердит только о том, что я должна забеременеть и родить наследника Гран-Сангре.
– Что ж в этом плохого?
– Я не хочу иметь от тебя ребенка!
– Не хочешь мужа? Не хочешь детей? Что же тогда хочет прекрасная донья?
– Остаться одной… здесь… без тебя… Чтобы ты снова убрался прочь, на войну, где тебе нравится и где ты с радостью примешь смерть от пули, ножа, укуса змеи или от лихорадки.
Она осеклась и продолжила едва слышно:
– Быть одной… это не означает быть одинокой… Впрочем… я не собираюсь гнать тебя из родового гнезда. Только дай мне, пожалуйста, немного времени, прежде чем ты предъявишь свои супружеские права…
