Даже после смерти мисс Габриель Теннисон оставалась красавицей: изящно вылепленные черты, крупный рот с короткой, чуть вздернутой верхней губкой, роскошные, густые и волнистые, каштановые волосы. Девлин остановился на пороге, всматриваясь в лицо жертвы.
– А, вот и ты, – поднял глаза доктор, со звоном отложил скальпель и потянулся за тряпкой, чтобы вытереть руки. – Так и думал, что мы увидимся.
У Пола Гибсона, худощавого мужчины среднего роста и тридцати с небольшим лет, были темные волосы и зеленые глаза, в которых блестело неуемное озорство, скрывавшее, хоть и не до конца, притаившуюся в их глубине застарелую, тупую боль. Ирландец по происхождению, Гибсон оттачивал свое умение хирурга на полях сражений, познавая секреты жизни и смерти на бесконечной череде изрубленных и разорванных на куски тел. Но затем французское ядро оторвало ему самому левую ногу, оставив болезненный обрубок и привычку искать избавления от страданий в маковом настое. Теперь доктор распределял свое время между преподаванием анатомии студентам-медикам в больнице Святого Томаса и приемом пациентов в частном хирургическом кабинете здесь, в тени лондонского Тауэра.
– Уже можешь что-нибудь сообщить? – поинтересовался Девлин, подчеркнуто отводя взгляд от того, что делал с трупом хирург. Как и Гибсон, Себастьян когда-то носил военную форму, сражаясь за Бога и отечество в Италии, Вест-Индии и на Пиренеях. Но так и не притерпелся ни к виду, ни к запаху смерти.
– Боюсь, не много, я ведь только приступил. Чуток погоди, и услышишь больше. – Постукивая деревяшкой по неровным плитам пола, Гибсон выковылял из-за стола и указал на неровный багровый разрез, уродующий молочно-белый купол левой груди убитой: – Ты и сам видишь, куда ее ударили. Лезвие было примерно восемь-десять дюймов длиной и шириною в дюйм. Либо убийца знал, куда целиться, либо ему просто повезло. Сердце пронзено одним-единственным ударом.
– Она скончалась сразу же?
– Почти мгновенно.
Себастьян опустил взгляд на длинные, с заостренными кончиками пальцы жертвы. Ногти выглядели тщательно ухоженными и неповрежденными.
– Никаких следов борьбы?
– Никаких, которые я бы обнаружил.
– Выходит, мисс Теннисон знала злоумышленника?
– Возможно. – Гибсон отбросил тряпку в сторону. – Присланный Лавджоем констебль говорил, что убитую нашли в лодке, плававшей где-то в окрестностях Лондона?
Себастьян кивнул:
– В заброшенном замковом рву возле Энфилда. Есть предположения, как давно она мертва?
– Я бы сказал, примерно сутки, может, на пару часов меньше или больше. Точнее трудно определить.
Девлин изучающе разглядывал багрово-синюшные пятна на открытых взгляду участках боков трупа ближе к спине. Из армейского опыта он знал, что кровь стекает в нижележащие отделы мертвого тела.
– А могло случиться, что мисс Теннисон закололи в другом месте, а затем перенесли в лодку?
– Я не обнаружил ничего, что позволило бы предположить такое. Livor mortis – трупные пятна – соответствуют положению, в котором, по утверждениям, нашли тело.
Взгляд виконта переместился к замшевым полуботиночкам персикового цвета, тонким чулкам, пене белого муслина, сложенного рядом на полке.
– Это ее одежда?
– Угу.
Девлин протянул руку и потрогал темное красновато-коричневое пятно на заскорузлом изящном кружеве корсажа. Виконту внезапно почудилось, что сырой, пропитанный смертью воздух в помещении устремляется к нему, обволакивает и удушает. Опустив руку, Себастьян выскочил во двор и глубоко вдохнул свежий воздух запущенного садика, в буйной траве которого громко гудели насекомые.
Краем глаза он заметил, как Гибсон подошел и встал рядом.
– Лавджой утверждает, что мисс Джар… то есть, леди Девлин знала жертву.
– Да, они были довольно близки.
Себастьян устремил взгляд на жаркое, ослепительно голубое небо над головой. Когда посыльный с Боу-стрит явился сегодня утром в особняк виконта, Девлину показалось, что Геро никогда не была столь раздавлена горем. Но она не заплакала, а предложение мужа поехать вместе в Кэмлит-Моут отклонила, и Себастьян не понимал, почему. Но с другой стороны, насколько хорошо на самом деле он знает женщину, с которой сочетался браком?
У Геро и погибшей было много общего – страсть к науке и исследованиям, готовность бросить вызов требованиям и ограничениям британского общества и отрицание брака и материнства как единственного приемлемого удела для женщины. Девлин мог понять горе и боль, испытываемые женой из-за смерти подруги. Но не мог избавиться от тревожного чувства, что с Геро происходит что-то еще – что-то, о чем он даже не догадывается.
– Твоей супруге, должно быть, сейчас тяжело. А на след мальчиков пока не напали?
Девлин непонимающе уставился на доктора:
– Каких мальчиков?
– Двух ребятишек, которые проводили лето у погибшей. – Должно быть, Гибсон прочел на лице друга замешательство, потому что добавил: – Хочешь сказать, ты ничего не слышал?
Себастьян почувствовал, как сердце заколотилось в ушах барабанной дробью страха.
– О чем не слышал?
– Эта новость носится по городу уже добрый час. Дети пропали. Со вчерашнего утра их никто не видел.
Терраса Адельфи – или, как ее еще называли, Королевская терраса – тянулась вдоль берега Темзы, возвышаясь над причалами Адельфи. Длинный квартал элегантных городских домов в неоклассическом стиле был построен братьями Адамами в конце прошлого века. Данное место жительства пользовалось популярностью у преуспевающих представителей нетитулованного дворянства, в частности у докторов с Харли-стрит и успешных адвокатов, таких как брат Габриель Теннисон. Завернув за угол Адамс-стрит, Себастьян увидел сэра Генри Лавджоя, выходившего из дверей дома Теннисонов.
– Вы уже слышали о пропавших детях? – подождав, пока Девлин приблизится, спросил магистрат. Его неказистое лицо выглядело обеспокоенным.
– Только что, от Гибсона.
Лавджой тяжело, длинно выдохнул:
– Не стану от вас скрывать, что дело принимает тревожный оборот. Несомненно, очень тревожный.
– Не обнаружили никаких следов?
– Никаких. Совсем ничего. В данную минуту мы надеемся, что дети, став свидетелями убийства, в страхе убежали и спрятались в лесу. В противном случае… Скажем так, я вовсе не желаю столкнуться с этим самым противным случаем.
Друзья повернулись и пошли вдоль террасы, выходившей на расположенные внизу причалы. Перед ними сверкала под палящим полуденным солнцем широкая река, а воздух полнился зычными окриками плывших по течению барочников и грохотом телег на угольной пристани.
