Один наглец даже погнался за ней, и девушке едва удалось спастись. Удирая, она бросила все свертки с едой — она замешкалась, покупая провизию, и задержалась на улице дольше обычного. Она кинулась к ближайшему от их дома мосту, миновав его, скользнула в открытую дверь и взбежала по лестнице. Преследователь не успел и оглянуться, как она исчезла. Только оказавшись у двери родного чердака, Люсия остановилась, чтобы прислушаться, отстал ли мужчина. Вокруг стояла тишина, и девушка от радости была готова лишиться чувств. Она минут пять приходила в себя, и только, окончательно успокоившись и восстановив дыхание, она смогла войти в комнату и как-то объяснить отсутствие еды, за которой ходила.
Позже ей тоже нельзя было показываться на улице, она не могла продавать картины отца или просить милостыню, как уже приходилось делать пару раз, чтобы заплатить за квартиру.
А теперь, видя лежащие на столе деньги, которые оставил маркиз, Люсия едва могла поверить, что наконец расплатится со всеми долгами, и еще останется недели на две безбедной жизни для них с отцом. Потом она вспомнила, что маркиз обещал заплатить за картины. Как бы отцу ни хотелось остаться в Венеции, им придется вернуться в Англию.
«Я не хочу расстраивать его, но все-таки объясню, что здесь я не могу одна ходить по улице», — сказала себе Люсия.
Для отца она оставалась все еще ребенком, и Люсия, стараясь не огорчать его, скрывала от него то, что дочь на венецианских улицах постоянно подстерегают многочисленные опасности. Иногда, боясь выйти на улицу, Люсия смотрела на себя в старое треснутое зеркало, стоявшее в углу чердака, и гадала, как сделать себя старой и некрасивой. Для этого пришлось бы изменить не только лицо, но и фигуру, походку и, конечно, скрыть матовость, белизну кожи, столь необычные и привлекательные для венецианцев Внезапно с небывалой решительностью Люсия произнесла.
— Мы вернемся домой, в деревеньку, где жили раньше. Там на нас никто не обращал внимания.
Сейчас маленькие черно-белые домишки под соломенными крышами, зеленые поля и деревья казались Люсие прекраснее всей Венеции, Потом, вспомнив, какие хвалебные речи городу она слышала от отца и от многих других людей, девушка посмеялась над своими мечтами, Интуиция подсказывала ей: важно не то, что видят глаза, а то, что чувствует сердце.
Мать ее была счастлива в Венеции, потому что отдала свое сердце ее отцу. А для отца город всегда был заветной мечтой и любимым сюжетом для картин. Но сама Люсия, не задумываясь, отдала бы Сан-Марко, великолепные палаццо, Большой канал и даже море и небо за утопающую в зелени маленькую деревушку Литтл-Морден. Живописный пруд и уютный небольшой домик с цветущими в саду примулами были для нее прекраснее Дворца дожей.
Тут же Люсия подумала, что ведет себя недостойно, ибо сомневается. Но Господь, ее мать и ангел-хранитель неустанно следят за нею. Это они послали ее утром на площадь как раз вовремя, и она увидела маркиза, одиноко сидящего за столиком в кафе Флориана. Девушка сразу догадалась — словно подсказал глас небесный: ей представился случай поговорить с маркизом.
Люсия хорошо помнила, как увидела его впервые. Это случилось на стипль-чезе, устроенном герцогом Мейдерсфилдским, к владениям которого относилась и деревушка Литтл-Морден, где жила семья художника.
Мать, желая развлечь дочку, предложила погруженному в рисование и безучастному ко всему остальному отцу сходить посмотреть на стипль-чез.
Он нахмурился и отвел взгляд от мольберта.
— Разумно ли это, дорогая? — спросил он.
— Нам вовсе не обязательно показываться у трибуны, где будет сидеть герцог с друзьями, — заметила мать. — Мы можем посмотреть на скачки издалека, например подле беседки.
Отец кивнул, словно соглашался с тем, о чем она говорила.
— Оттуда будет замечательно видно, — продолжала его жена. — Я знаю, что Люсии понравятся скачки — я сама в ее возрасте очень любила подобные развлечения.
И, как всегда, когда маменька говорила о лошадях, Люсия услышала в ее голосе нотку грусти.
Хотя ее мать и отец частенько ездили верхом, а у самой девочки был пони, Люсия понимала, что маменьке хотелось бы держать совсем других лошадей. Мать Люсии никогда не жаловалась, но не раз с упоением рассказывала о том, как ездила верхом в детстве, и в глазах ее сразу появлялся необычный блеск, голос начинал звенеть.
Они отправились на стипль-чез. Когда лошади оказались рядом, готовясь взять высокий барьер как раз перед тем местом, где сидела семья художника, Люсия увидела прекрасного наездника. Он не только несся впереди всех, но и лучше остальных держался в седле, а огромный черный жеребец будто слился с ним в единую мощь.
Он взял барьер с футовым запасом. Потом, когда скакун безупречно приземлился, наездник оглянулся через плечо проверить, как дела у других участников. При этом на его губах появилась торжествующая улыбка, и Люсия поняла, что он с легкостью выиграет скачки.
Девочка не сводила с него глаз. Когда он взял новый барьер, ее мать сказала:
— Это маркиз Винчкомб. Я читала в газете, что за отвагу в битве при Ватерлоо его наградили медалью.
— Он очень хороший наездник, маменька.
— Это у него в крови, — негромко ответила мать.
Когда все наездники проскакали мимо, отец забеспокоился:
— Идем домой. Я хочу закончить свою картину. Мне очень грустно видеть, моя дорогая, как ты мечтаешь о таких же барьерах и таких же скакунах.
— Ты знаешь, — быстро ответила мать, — я ни о чем не жалею.
Не обращая внимания на многочисленных зрителей, мать потянулась к мужу и поцеловала его в щеку.
В его глазах зажегся огонек, грусть исчезла с лица, и он спросил;
— Это правда? Ты не, жалеешь?
— Ну что за глупые вопросы! — улыбнулась мать Люсии. — Идем вернемся в самое лучшее и самое счастливое место в мире, которое я не променяю на тысячу дворцов и на десять тысяч лошадей.
В ее голосе звучала искренность. Отец протянул руки и помог матери встать.
Обнявшись, они пошли прочь по колючей траве, смеясь и шепча что-то друг другу очень тихо, случайный прохожий не разобрал бы ни слова.
Люсия плелась следом, голова ее была занята маркизом. Девочка вспоминала его блестящий скачок через барьер и торжествующую улыбку на губах.
Ей было всего пятнадцать, но она чувствовала, что видела уникального человека.
Тогда-то Люсия и поняла, что маркиз из тех людей, которые получают от жизни все, разрушая на своем пути любые препятствия..
Маркиз становился все нетерпеливее — казалось, что обеду, состоявшему из бесчисленных блюд неизбежных спагетти, не будет конца.
