– Боюсь, что им предстоит очень тяжелая переправа через пролив, – сказала она таким тоном, словно надеялась именно на это.
– Ее Величество плохо переносит путешествия по воде. И она очень сетовала по поводу того, что в Англии осенью всегда плохая погода, – охотно поддержала дочь миссис Стюарт.
– Боюсь, что бедному отцу Киприану будет еще хуже из-за его подагры, – сказала Фрэнсис, чувствуя себя покинутой всеми друзьями, и испытывала искреннее сострадание к пожилому человеку, которому предстоит нелегкое путешествие.
Фрэнсис очень редко позволяла себе недоброжелательно говорить о ком-нибудь. Немного придя в себя и оправившись от усталости, миссис Стюарт без труда поняла, что ее дочь чувствует себя обманутой и брошенной.
– Я понимаю, что тебе было очень обидно оставаться, – сказала она.
– Вы тоже думали, что они возьмут меня с собой? Разве я не родня им? – вспылила Фрэнсис.
– Но Дороти и Джентон старше тебя. Дороти действительно может быть полезной им. А ты… ты…
– Легкомысленная. Я знаю, я слышала, как вы говорили это мадам де Мотвилл.
– Потом, они так внезапно собрались…
– Потому что у герцога Йоркского роман с дочерью Эдуарда Хайда, и она ждет ребенка, – сказала Фрэнсис, которой неожиданно стали известны разные стороны жизни.
– Наверное, ты слышала разговоры слуг…
– Разумеется. Об том говорил месье Джермин. Простите, милорд Сент-Олбанс. Он шептался об этом с нянькой Вальтера. Она ведь очень хорошенькая, вы знаете…
Миссис Стюарт, пораженная цинизмом своей юной дочери, прикрыла глаза, и на лице у нее появилось выражение полной безысходности.
– Ее Высочество вряд ли пустилась бы в такое путешествие из-за этого, – сказала она, не подозревая, что таким ответом не может не удивить свою юную дочь. – Все дело в том, что герцог Йоркский хочет на ней жениться.
Забыв про все свои огорчения, Фрэнсис подошла к матери и посмотрела ей в глаза.
– Ну и что? Разве он не имеет на это права?
Фрэнсис смотрела на мать с бесхитростным удивлением, и миссис Стюарт сразу же почувствовала себя очень неловко.
– Почему же? Если бы на его месте был кто-нибудь другой… Но ведь герцог Йоркский – единственный брат короля. Если он женится на ней, эта Анна Хайд в один прекрасный день сможет стать королевой..
– Почему? Наверняка король Карл и сам скоро женится. Разве нет?
– Разумеется. И это вторая причина, почему королева так поспешно уехала. Ей надо поговорить с ним…
– Тогда у него родятся сыновья, и все будет в порядке.
– Представь себе, мое дорогое дитя, что по какой-то причине у него не будет детей…
– У него уже есть один! – рассмеялась Фрэнсис. – Они зовут его Джемми, и милорд Крофтс выдает себя за его отца!
– Фрэнсис! Фрэнсис! Откуда тебе все это известно? Я должна буду поговорить с Ее Величеством. Необходимо выгнать некоторых слуг. Кто сказал тебе это?
– Людовик Четырнадцатый, король Франции! В беседке возле теннисного корта, – произнесла Фрэнсис зловещим шепотом, сопровождая свои слова шутливо-элегантным поклоном.
Несчастная миссис Стюарт молитвенно воздела руки к небу.
– О, милостивый Боже! Если бы только твой отец был жив! Он был мудрым человеком! Он бы знал, что нужно делать. А теперь наша добрая королева далеко и мне вообще не с кем посоветоваться!
– О, ma chère maman![23] При Дворе все говорят об этом. На самом деле это не так ужасно, как может показаться.
– Да, но говорить об этом тебе… Ведь ты еще ребенок!
– Я вовсе не ребенок. Я всего лишь на два года моложе Генриетты, через год или два вы будете искать мне мужа.
– Чем скорее, тем лучше, – прошептала несчастная миссис Стюарт. – А там и Софи подрастет, придется думать и о ней, и о том, что Вальтеру тоже неплохо бы сделать какую-нибудь карьеру…
Фрэнсис нежно обняла мать, и миссис Стюарт почувствовала, что к ней возвращаются силы, а вместе с ними – и желание продолжить разговор о поездке королевы.
– Я уже говорила тебе, что Ее Величество очень встревожена и сердится. Если Йорк женится на этой девице, их ребенок займет свое законное место среди наследников. Тебе известно, что Карл всегда сам объезжает лошадей и однажды может сломать себе шею. Или, представь себе, что он умирает от оспы, как его младший брат.
– Упаси Бог! – воскликнула Фрэнсис, внезапно понимая, что в таком случае жизнь в Англии станет гораздо более скучной.
– Вот королева и поспешила в Лондон, чтобы попытаться помешать этой нелепой женитьбе. Сэр Карл Беркли предложил выдать себя за отца этого ребенка, и даже милорд Кларендон был настолько лоялен, что сказал королю, что не возражает против того, чтобы его дочь сама расплачивалась за свое безрассудство.
– Ее безрассудство? Или его, герцога? – чуть слышно произнесла Фрэнсис.
Некоторое время Фрэнсис молча стояла за спинкой кресла, в котором сидела ее мать, с грустью думая об Анне Хайд. Она ни разу в жизни не видела ее, но почему-то представляла себе необыкновенно красивой. Фрэнсис уже прекрасно понимала, что хороша собой и что ей очень трудно защищаться от королевских ухаживаний. И она не могла не задумываться о том, как бы чувствовала себя, окажись на месте Анны.
– Никогда, никогда я не буду такой дурой! – поклялась она. – Такой безнравственной дурой, – сочла нужным добавить Фрэнсис.
И даже если эти слова были произнесены под влиянием страха, нельзя не признать, что в них отразилось все, что ей внушали на протяжении всей ее жизни.
– А что говорит сам король? – спросила она, возвращаясь к незаконченному разговору.
Миссис Стюарт начала поспешно собирать разбросанные по комнате вещи и уже направилась в свою комнату с охапкой собранных шалей, но остановилась, чтобы ответить дочери.
– Он считает, что его брат должен жениться. Если оба – он и Анна – хотят этого, конечно, – сказала она с некоторым облегчением, глядя на Фрэнсис через плечо.
Фрэнсис в недоумении смотрела на мать. Это уже звучит более гуманно, подумала она. И почувствовала, что Карл стал ей более симпатичен, чем когда он недолго жил с ними в Шато де Коломб.
– Говорят, он не хочет, чтобы повесили тело Кромвеля, – сказала она матери, когда они вдвоем уже сидели в комнате миссис Стюарт.
– Какое это имеет отношение к тому, о чем мы с тобой разговаривали? – удивилась миссис Стюарт. – Подумать только, как скачут твои мысли!
Однако Фрэнсис совсем так не считала. Ей казалось, что две эти вещи связаны между собой хотя бы потому, что позволяют надеяться на доброту и справедливость даже в том суровом и жестоком мире, в котором они жили. Однако вскоре она уже забыла об этом.
