Мне было обидно и досадно, но я молчала, уткнувшись в книгу. Не хватало еще тете Гризельде краснеть за меня, если я ввяжусь в скандал с этими гадкими мальчишками.
Третьим мальчиком был Рэй Готлиб. Он, как и подобает сыну кузнеца, был крупным и плотным, с широкими грубыми ладонями. Он всегда находился в компании других ребят, хотя сам говорил и улыбался редко. Светло-голубые глаза мальчика часто глядели в пол или исподлобья, но никогда не прямо на собеседника. Несомненно, его родители, в особенности отец, неодобрительно относились к излишней учености сына, который вместо молота и клещей чаще держал в руках книгу и перо. Но совместные усилия тети Гризельды и миссис Додд (наверняка, единственная область, в которой они абсолютно и полностью поддерживали друг друга) убедили их в необходимости хотя бы общего образования.
Я знала также и Николса Ливингтона, сына деревенского доктора. Он был высоким, худым с приятной улыбкой на веснушчатом лице. Рыжие волосы его были постоянно взлохмачены, и мальчик расчесывал их пятерней. Он сидел по левую сторону от меня и часто списывал.
Последний мальчик, как и его сестра, были не из Гаден-Роуз, и я познакомилась с ними только в школе. Била и Грейс Стоун привозили из Китчестера. Их отец был потомственным привратником в замке, а мать помогала на кухне. Дети гордились своей близостью к замку и ставили себя выше других учеников, что проявлялось в некоторой грубости. Оправданием такого поведения им служила фраза: "Мы живем в Китчестере, а вы нет!". И даже братья Бредли терялись и благоговейно замирали, услышав заветное "Китчестер".
Для многих взрослых, не то, что детей, графский замок был местом почти нереальным. Еще с давних времен строгий запрет не позволял простолюдинам с окрестных деревень приближаться к замку. Любопытных, осмелившихся подойти к нему ближе, чем на милю, ждало жестокое наказание. Их привязывали к столбу и наносили пятнадцать ударов плетью. Многие, особенно женщины, не выдерживали, и умирали. С тех пор прошли века, и вряд ли кто-то из живущих в замке вспоминал об этом запрете. Но стойкая боязнь Китчестера укоренилась в округе.
Не многие жители в Гаден-Роуз могли похвастаться тем, что видели кого-то из знатной семьи. Единственным происшествием за многие годы, в котором участвовал кто-то из них, была скандальная история моих родителей. Но и этого хватило с лихвой, чтобы заполнить разговором долгие зимние вечера на протяжении многих лет.
Кроме меня и Грейс были еще две девочки.
Одна была дочерью мистера и миссис Тернер. Она важничала оттого, что ее мать — учительница. Та, в свою очередь, старалась не выделять Виолетту. Спрашивала урок с нее также строго, как и со всех нас. Но отсутствие интереса и неспособность к длительному вниманию к чему-то кроме себя, давали плохие результаты, и девочка часто огорчала мать. Она была на год младше меня, с белокурыми волосами, вьющимися от природы, и голубыми глазами, опушенными длинными ресницами. Несомненно, она была прелестной. И хотя в школе миссис Тернер не позволяла своей дочери лишнего, но, как я знала из рассказов тети, дома баловала ее. Отчего Виолетта росла капризной и самовлюбленной.
Другая девочка вызывала мое любопытство и жалость. Она обладала самой заурядной внешностью (хотя свою внешность я тоже считала довольно обычной, но тетя отрицала это, говоря, что я с "изюминкой"). Девочка была маленькой и худой. Прямые темные волосы были гладко зачесаны назад и завязаны черной лентой. На бледном личике выделялись широко расставленные карие глаза с короткими ресницами.
Утром, когда я заходила в класс, девочка уже была там, и понуро сидела у окна, кутаясь в поношенный платок так, будто хотела отгородиться им от всего окружающего, а не согреться от холода. Она всегда выбирала один и тот же стул с расшатанными ножками, словно опасаясь, что в хорошем табурете ей будет отказано. И никогда не пила с нами чай.
Возможно, она чем-то напоминала мне меня саму, когда я жила в Филдморе. Такая же чужая и одинокая среди шумной детворы, объект постоянных насмешек. Поэтому, я сразу почувствовала к ней интерес и участие.
В первое время я была сильно занята и загружена заданиями, которые миссис Тернер давала мне, чтобы догнать класс. Лишь через пару недель, после моего появления в школе, я подошла к Сибил Рид, именно так звали эту молчаливую девочку.
Обычно я оставалась после занятий, но в этот день миссис Тернер должна была встретиться с Лонгботтомами, чтобы обсудить некоторые вопросы. Я немного замешкалась, и когда вышла на улицу, то увидела у ворот только одну Сибил. Она обхватила руками худенькие плечи и, прислонившись к деревянному столбу, подставляла лицо летнему солнцу. В этой позе она выглядела еще более беззащитной и потерянной. Я решительно направилась к ней, поняв, что лучшего момента для знакомства мне не найти.
— Хочешь пойти со мной к утиному пруду?
Она вздрогнула от неожиданности и, недоумевая, осмотрелась по сторонам, подумав, что обращаются не к ней. Но, не увидев, никого по близости изумленно взглянула на меня.
— Ты мне?
— Конечно тебе. У меня есть хлеб. Я его прячу, чтобы после занятий сбегать к пруду и покормить лебедей.
— А уток?
— И уток тоже, — улыбнулась я.
Она молчала, опустив глаза и нервно теребя концы серого платка.
— Ну как, пойдем?
— Извини, я не могу.
Она произнесла это так тихо, что я скорее додумала, чем услышала фразу.
— Почему? — я решила сражаться до конца. — А Николс Ливингтон говорит, что на пруду заметили двух лебедят. Я никогда не видела птенцов лебедей. Наверное, они такие хорошеньки: белые, пушистые комочки!
— Нет. Они совершенно лысые с красной морщинистой кожей. И шея у них не изящная, как у взрослого лебедя, а похожа на противного червяка.
Настала моя очередь удивиться. Только я не поняла, что поразило меня больше, описание птенца или то, что девочка ответила с таким жаром. Обычно она разговаривала равнодушно и на вопросы миссис Тернер всегда давала короткие ответы.
— О, значит, ты их уже видела?
— Нет, — прошептала она — мне так сказала тетя.
— Ну, значит, нам нужно самим сходить и убедиться в этом, — настаивала я.
Сибил вся сжалась, и мельком обернулась, будто бы ожидая встретить кого-то за спиной.
— У меня нет причин, не доверять словам тети Тильды.
— Ой, ну конечно! Пожалуйста, прости, — я смешалась. — Я не имела ничего такого…
Над нами раскинулась цветущая липа и жужжание пчел, единственное, что нарушало наступившую тишину. Вдруг, на крыльцо вышли мистер и миссис Лонгботтомы. Правда, мужчине пришлось проходить в дверь бочком, иначе в узком проходе пострадали бы его великолепные усы. Они попрощались с нами и степенно двинулись вдоль улицы.
