– И что же это за вещи?
Вид у Хафзы Султан стал задумчивым.
– Хюррем никогда не позволит сыну Гюльбахар занять престол. Она сделает все, чтобы престол достался ее сыну.
Хатидже Султан впервые посерьезнела.
– Вы думаете, матушка, что Хюррем сменила веру только для того, чтобы один из ее детей стал наследником?
– Это одна из причин. По крайней мере, такая же важная, как и голос, который она услышала в своем сердце.
– Но падишах на это никогда не пойдет. Он очень любит шехзаде Мустафу.
Хафза Султан не слышала слов дочери. Внезапно чудовищная мысль поразила ее. Хатидже Султан заметила, как изменилось лицо матери. Хафза Султан пробормотала: «Не испытывай свою судьбу и Сулеймана, Хюррем! Я не знаю, что предначертано тебе, но сына своего я знаю хорошо. Страсть Сулеймана может погаснуть внезапно, но гнев его навечно».
– Пойдем, – сказала она дочери.
– Куда мы?
– Пойдем, поздравим Хюррем Ханым.
Мать с дочерью во мгновение ока оказались у покоев Хюррем и застали там страшную суматоху. Все было вверх дном. Служанки носились по комнатам, а Хюррем то и дело давала им все новые приказания.
Хатидже Султан обняла ее. Хафза Султан протянула руку для поцелуя. Отступив на шаг, она внимательно смерила Хасеки взглядом, а затем раскрыла руки, приглашая Хюррем в свои объятия.
– Да удостоит Аллах тебя своей милости.
Хатидже Султан, указывая на царивший беспорядок, спросила:
– Что здесь за суматоха?
– Я собираю вещи и уезжаю.
День с неожиданности начался, неожиданностями и продолжился. Пожилая женщина не знала, что и сказать. Хатидже тоже ничего не поняла: «Что ты делаешь?»
– Я собираю свои вещи.
Мать с дочерью изумленно переглянулись. На сей раз заговорила Хафза Султан: «Зачем ты это делаешь? К тому же разве можно женщинам вот так, ни с того ни с сего, как только взбрело в голову, покидать дом падишаха?»
– Повелитель позволит мне уехать, госпожа, и даже сам попросит меня об этом.
– Это невозможно, падишах тебя любит. К тому же разве он может отпустить мать своих четверых детей?
– Может, – отрезала Хюррем.
– Я ничего не понимаю. С чего бы вдруг падишаху желать, чтобы ты уехала?
Хюррем резко повернулась к Хатидже и Хафзе Султан.
– Потому что я ему сказала, что мы больше не можем быть вместе. Мое тело без никаха теперь запретно для любого мужчины, ибо прелюбодеяние – великий грех. Разве не так?
Хатидже Султан раскрыла от изумления рот. Хафзе Султан показалось, что на нее вылили ведро холодной воды. Она лишь подумала: «Эта девица моей смерти добивается. Сумасшедшая сделала то, чего я больше всего боялась».
Хюррем была довольна тем, как восприняли ее слова, и грустно продолжала: «Сердце нашего повелителя благородно. Он не заставит меня совершать такой грех. А я не хочу, чтобы отец моих детей совершал грех. А если так… То, значит, дверь перед Хюррем открыта».
Хатидже молча обняла девушку. Из глаз Хюррем тут же полились слезы. Валиде по-прежнему не знала, что сказать. Впрочем, что было говорить? Не уезжай, оставайся и греши? Последнее слово теперь было за Сулейманом. «Моего сына загнали в угол, – подумала Валиде Султан. – Хюррем уже слово «грех» приплела. Сулейман никого не послушает. Среди людей нехороший слух пойдет. Теперь у султана только два пути: или Сулейман укажет девушке на дверь, или совершит с ней никах. Так как второе совершенно немыслимо и невозможно, то Хюррем права, что собирает вещи».
Такую большую партию могла разыграть только такая умная и страстная женщина, как Хюррем. Хафза Султан знала, какая она смелая, но не подозревала насколько. Что можно сказать о матери, которая готова потерять все, что имеет, и даже будущее своих детей? С такой женщиной стоит только проститься.
Так она и сделала. Она поцеловала Хюррем в лоб, теперь это был прощальный поцелуй.
Хатидже Султан тоже верила, что теперь падишаху остается только отослать Хюррем, и стояла расстроенная.
Вторым человеком, который услышал от султана Сулеймана, что Хюррем приняла ислам, стал Ибрагим-паша. Садразам не знал, что и сказать. Он долго стоял в задумчивости перед падишахом. Ситуация была слишком сложной. Хюррем все правильно рассчитала. Сулейман заговорил сам: «И где же, скажи мне, Ибрагим, твои хваленые слуги? Как же ты можешь утверждать, что тебе известен шорох каждого листика в государстве, что мимо тебя ни одна мышь не проскочит? Смотри, как московитка, которую ты так презираешь, что все время твердишь об этом жене, обвела вокруг пальца всех твоих шпионов!»
Ибрагим покраснел до ушей. «Значит, Хатидже обо всем рассказывала брату. Неужели Сулейман отдал мне в жены свою сестру, чтобы она шпионила за мной», – грустно усмехнулся Ибрагим. Он ощутил сильное беспокойство. А вдруг Хатидже доложила, о чем они разговаривали с венецианцем Джиритти, когда тот приходит к ним домой? Правда, они говорили по-итальянски, но Ибрагим не был уверен, что его жена не знает этот язык. В гареме всегда бывало много итальянок. А еще это венецианское золото! И драгоценные камни, которые он втайне привез из Египта. Слугам приказано было переносить сундуки по ночам, но Хатидже, конечно же, обо всем знала. Неужели она и об этом рассказывала? Судя по тому, что она донесла, как он называл Хюррем московиткой, вполне возможно, подумал он с ужасом. «Возьми себя в руки, – сказал себе Садразам. – Человек страдает от любви к своей наложнице, а ты о чем думаешь?»
– Повелитель, скажите пожалуйста, что могут мои шпионы делать в гареме моего падишаха? Достаточно того, что государство в безопасности, а слушать сплетни гарема мы не вправе.
Падишах нервно ходил по комнате. Сулейман всегда, когда был задумчив или разгневан, имел обыкновение мерить комнату шагами, заложив руки за спину. А Ибрагим задумчиво теребил свою короткую бороду.
То, что мать детей Сулеймана и его любимая наложница сменила веру, явилось очень важным событием. Как только Сулейман сообщил ему об этом, Ибрагим сразу понял, что дело может закончиться чем угодно, даже беспорядками. Он никак не мог поверить в то, что падишах на самом деле любит Хюррем. Как можно всерьез влюбиться в кого-то, когда твой гарем полон красавиц со всех концов света?
Ибрагим вспомнил, как он недооценивал Хюррем до похода на Мохач и как дорого ему это обошлось. Впервые в военном деле Сулейман прислушался не к его мнению, а к совету обычной женщины. Она была настолько умной, что, хотя не пользовалась никаким уважением, умела нагло использовать удачу. Она была настоящей змеей, эта девчонка. Ведь никто не понял, как и когда она сумела так подобраться к падишаху. А когда все поняли, оказалось уже слишком поздно. Теперь ее внезапный переход в ислам был, конечно же, тоже тонким расчетом.
