Рауль, побледнев, развел руки в стороны, ладонями кверху, чтобы она могла видеть их.
– Посмотри еще раз, – сказал он. – На моих руках нет крови.
– Да, но я видела ее, – сказала девушка. – У тебя кровь, кровь, которую не смыть никакими слезами. О, только не прикасайся ко мне!
– На них нет никакой крови, – размеренно повторил он. – Мои руки чисты. В противном случае я бы не пришел к тебе.
Казалось, она всей душой хочет, но не может поверить ему.
– На тебе нет крови Эдгара? Это не его кровь, Рауль? – Она принялась заламывать руки. – Его привезли ко мне домой, закутанного в алую мантию. На груди брата зияли алые раны, а на лбу багровел шрам. А теперь я знаю, что то была твоя мантия.
Рауль стоял не шевелясь, глядя ей прямо в глаза.
– Это действительно была моя мантия, но, Богом клянусь, Эдгар принял смерть не от моей руки, – сказал он.
Дородная женщина попыталась втиснуться между ними.
– Если вы – тот самый Рауль де Харкорт, о котором я столько слышала от своего племянника, ответьте мне прямо и без уверток! Это вы отправили его тело к нам, закутанное в алую мантию?
– Да, я, – подтвердил Рауль.
– Но ты не убивал его, – сказала Эльфрида. Ее била крупная дрожь. – Нет, Рауль, нет! Ты не убивал Эдгара!
– Я уже сказал тебе. Я не убивал его, но он умер у меня на руках, и это я, завернув его в свою мантию, распорядился отвезти тело Эдгара обратно в дом, который он так любил. Я стал искать его среди павших после того, как битва закончилась, и нашел, когда он был еще жив. Эльфрида, между нами не было ни крови, ни ненависти. Клянусь в этом святым распятием. Мы говорили о прежних временах в Руане, вспоминали старые забавные шутки. Мне трудно рассказывать об этом. Но, умирая, он сказал: дружба способна выдержать любые испытания.
По щекам Эльфриды потекли слезы.
– Ты не убивал его. Нет, ты не мог этого сделать. Но он лежит между нами, и ты не можешь взять его. – Девушка выставила руки перед собой, не давая Раулю приблизиться. – Взгляни, что встало между нами! – сказала она. – Все кончено, Рауль, и та мечта, что мы делили вдвоем, разбилась вдребезги.
Он опустил глаза. Под простым могильным камнем покоился Эдгар. На несколько долгих мгновений Рауль замер, склонив голову, но потом все-таки заговорил снова:
– Ты ошибаешься. Эдгар не хотел бы стать преградой между нами. Когда он произнес твое имя в последний раз, то просил меня позаботиться о тебе.
Эльфрида покачала головой.
– Ты – мой враг, – сказала она. – Нормандцы убили всех, кто был мне дорог. Все кончено.
В голосе Рауля зазвучали жесткие нотки. Он сказал:
– Даже если бы я зарубил Эдгара собственными руками, я все равно взял бы тебя. Я пришел к тебе дорогой войны, потому что другого пути не было. – Рауль перешагнул через могилу и схватил девушку в объятия. – Неужели ты все забыла? – спросил он. – Неужели забыла, как обещала верить мне, даже если я вот так приду к тебе?
Она не сопротивлялась, но и поддаваться не желала. Мадам Гита разгневанно заявила:
– Вы забываетесь, шевалье. Вы ведете себя неподобающе, что недопустимо в таком месте. Моя племянница не хочет иметь с вами дела.
В ответ он лишь крепче прижал Эльфриду к себе, так что кольца его кольчуги впились ей в щеку.
– Ты готова сказать, что не желаешь меня видеть? О, сердце мое, я способен умереть, только бы избавить тебя от этой боли и скорби! Или ты действительно веришь, что я мог бы взять тебя так, как сказал только что? Тебе прекрасно известно, что нет!
– Вокруг нас одна лишь смерть, – приглушенным голосом ответила Эльфрида. – И ты смеешь говорить о любви?
– Да, смею. – Он крепко взял ее за руки и отстранил от себя, глядя на нее сверху вниз. Еще никогда она не видела такого строгого и сурового выражения в его глазах. – Ты – моя, Эльфрида, – сказал Рауль. – Я не отпущу тебя и не отдам никому.
Мадам Гита потянула его за рукав.
– Отпустите ее немедленно! – провозгласила она. – Или ты забыл, нормандский волк, что Эльфрида потеряла отца и брата? Разве может она сейчас думать о замужестве, бедняжка? Она намерена вверить себя Святой Церкви, шевалье, что сулит ей куда более надежное прибежище, чем ваши объятия!
Рауль отпустил Эльфриду; лицо его помрачнело.
– Скажи мне об этом сама, Эльфрида! – попросил он. – Ну, давай же, я хочу услышать эти слова из твоих собственных уст! Иначе я им не поверю.
Девушка посмотрела на тетку, потом перевела взгляд на священника.
– Я действительно так говорила, – пролепетала она. – Кругом так темно и страшно, и повсюду смерть… смерть! В монастыре я вновь обрету покой.
– А счастье? – осведомился он.
Она горько улыбнулась.
– Нет, это мне не грозит. Я потеряла надежду на счастье, зато могу обрести покой.
– Вот, значит, как? – Он скрестил руки на груди и окинул ее взглядом, в котором больше не было ни доброты, ни жалости. Да он их и не чувствовал. Эльфрида была его женщиной, а теперь вдруг вздумала отрицать его право взять ее. Рыцарское благородство и галантность, которыми он руководствовался всю жизнь, куда-то исчезли, и на смену им пришло куда более примитивное чувство. – В таком случае откажись от клятв, которые ты мне давала! – хрипло повелел он. – Предай свою любовь, Эльфрида! Ну же, давай! Если ты меня больше не любишь, то наверняка можешь сказать об этом!
Под его взглядом она поникла; он увидел, как по щекам ее потекли слезы, но выражение лица Рауля не смягчилось. Мадам Гита уже готова была раскрыть племяннице свои объятия, но он выбросил руку, схватил ее за запястье и грубо оттолкнул.
– Не подходите к ней! – рявкнул Хранитель.
Эльфрида взмолилась:
– Сжалься надо мной, Рауль! Мне столько пришлось вынести. О, нет, ты не можешь быть таким жестоким сейчас! – Она робко взяла его за локоть, но он не пошевелился.
– Я чувствую к тебе не жалость, – сказал он, – а одну лишь любовь, которая сильнее жалости. Эдгар умер, но мы-то должны жить дальше, а счастье – вот оно, рядом, сто́ит только протянуть руку. А ты готова с презрением отвергнуть его, заточив себя в монастырь. Кстати, у меня есть письменный акт дарения, которым мне пожалован Марвелл; если я – твой враг, говори смело, я порву его, и покончим на этом. Потому что, хотя я могу взять тебя силой, но не сделаю этого. Мне не нужна невеста, которая придет ко мне против своей воли.
Мадам Гита раскраснелась и преисполнилась негодования.
– Скажи ему, что ты ненавидишь всех нормандцев, Эльфрида! Дай ему свой ответ!
– Я не могу. Это неправда. – Эльфрида в отчаянии заламывала руки. – Я не смею сказать этого.
– Тебе страшно? Ты боишься? – спросил Рауль. – Но, по крайней мере, хотя бы одного нормандца ты любишь?
Она не ответила. Он коротко рассмеялся и резко развернулся на каблуках.
– Понятно. Сказать это мне в лицо ты не осмеливаешься, но и прийти ко мне тоже не можешь. В таком случае прощай: между нами все кончено.
За спиной прозвучал ее голос, растерянный и дрожащий.
– Ты уходишь? – словно не веря своим глазам, спросила она. – Ты оставляешь меня одну?
– Можешь быть покойна: поскольку ты меня не любишь, то больше и не увидишь никогда, – отрезал он.
– Золотые слова! – провозгласила почтенная матрона.
– Рауль! Ох, Рауль, постой!
Голос Эльфриды прозвучал едва слышно, но Хранитель остановился и оглянулся.
– Да?
– Не оставляй меня одну! – жалобно взмолилась Эльфрида. – У меня не осталось никого, кроме тебя. Ох, Рауль, сжалься надо мной! Сжалься!
– Эльфрида, ты выйдешь за меня замуж?
Она впилась взглядом в его лицо и поняла, что он не отступит. Он уйдет, если она не скажет ему «да», а она не могла допустить, чтобы он оставил ее одну.
– Я выйду за тебя замуж, – беспомощно сказала девушка. – Я сделаю все, что ты захочешь. Только не уходи!
Он протянул к ней руки.
– Тогда иди ко мне, сердце мое. Я никогда не оставлю тебя одну.
– Эльфрида, не смей! – вскричала мадам Гита. – Ты что, сошла с ума, девочка?
