— Что ты имеешь в виду, Лили?
— Наверняка Кристел не знала, что покажет анализ. Может, и не хотела знать. До последнего момента она считала, что Эшли — дочь Дерека.
— Кристел могла не знать, чья ДНК у нее в крови, но она совершенно точно знала, с кем спала.
— Ты что, так ненавидел ее?
Шон покачал головой.
— Этот разговор ни к чему не приведет. Пожалуй, мне не стоило его начинать. — Он пошел к двери.
— Подожди! — тихо сказала Лили. Он мог не услышать ее. Если бы Шон не услышал, она не окликнула бы его.
Но Шон услышал и обернулся к ней.
Лили до боли стиснула руки.
— Мы должны сказать ему. — Как же она выговорила эти слова? Ведь тем самым она признавала все это правдой. Тошнота подступила к горлу, вопросы, на которые она не получит ответа, душили ее. Хуже всего то, что, злясь на Кристел, она уже не сможет сесть с ним рядом, поговорить, потребовать объяснения, подумать, как все исправить.
— Я не это хотел от тебя услышать, — сказал Шон.
— По–твоему, я должна говорить тебе только то, что ты хочешь слышать? Я не буду делать этого, ясно? — Слезы ярости жгли ей глаза. Чего он ожидал, придя сюда и рассказав ей все это о лучшей подруге, о той, кого Лили любила и уважала всю жизнь?
— Мы с Камероном уже все обсудили. Мы ничего ему не скажем.
При мысли о том, что Камерон обсуждал последствия неверности матери, Лили содрогнулась. «Как ты могла, Кристел? — едва не закричала она. — Как ты могла? С тренером сына?»
— Шон, эту проблему нельзя решить, громоздя одну ложь на другую. Грег должен знать, и Эшли — тоже, когда вырастет.
— Ты не понимаешь, Лили! Малышку оставили со мной, потому что я — кровный родственник детей. Если ее отец Дункан, а не мой брат, Эшли придется быть с ним, а не со мной. Поэтому ты ничего не скажешь ему.
— Не угрожай мне!
— Это не угроза. У тебя нет права на это. Ты дружила с Кристел? Ну и что? Я — опекун этих детей, поэтому и принимаю решения.
Лили заметила, что его глаза выражают не только гнев. Может быть, страх? Но с какой стати ей беспокоиться о том, что думает или чувствует Шон? Беседа получилась вовсе не такой, какой она ее себе представляла. Этот озлобленный, деспотичный человек совсем не тот Шон, которого знала Лили. Значит, ее считали частью семьи, пока она соглашалась с ним? Лили открыла дверь.
— Думаю, тебе пора идти.
— Отлично! — Выйдя, Шон обернулся. — А что ты хотела мне сказать?
Еще несколько минут назад Лили собиралась признаться ему в любви. Предполагала, что они вместе поужинают, выпьют вина и будут заниматься любовью до глубокой ночи. В горле у нее стоял ком.
Слава богу, она не успела ничего сказать. По крайней мере, не дала ему оружия, которым он добил бы ее. Потом Лили поняла, что этого и не требовалось.
— Неважно. Ничего особенного.
После ухода Шона Лили долго сидела на диване. Сгущались сумерки, но она не зажигала свет. Лили думала, долго ли ей придется сидеть здесь, пока кто–нибудь обратит внимание на ее отсутствие. Может, ее ждет участь тех забытых всеми, одиноких людей, о которых иногда читаешь в газетах? Раньше Лили наслаждалась своей независимостью и одиночеством. Сейчас, ощутив вкус семейной жизни, хотела совсем другого. И это другое было так близко — только руку протяни. Шон хотел от нее одного: чтобы она согласилась с его решением по поводу Грега Дункана. Почему же она не согласилась? Ведь любовь требует компромиссов. Наверняка, они пришли бы к тому, что приемлемо для всех.
Раз десять Лили тянулась к телефонной трубке, но потом отдергивала руку. Это было мучительно. Она не знала, что такое быть влюбленной, и не представляла себе, как вести себя после ссоры.
Когда Лили снова потянулась за трубкой, в дверь позвонили. Она вскочила с дивана и громко рассмеялась. Он вернулся!
Широко улыбаясь, Лили зажгла фонарь над крыльцом и распахнула дверь.
— О! — воскликнула она, и сердце ее упало. — Привет, мама, привет, папа. — Обняв родителей, она пригласила их в дом.
— Мы решили приехать на турнир, — сказал ее отец. — Вайолет сказала, что он много значит для тебя.
— Вайолет посоветовала вам приехать?
— Нет же, она сказала, что турнир много значит для тебя. Поэтому мы и приехали, — нетерпеливо объяснила мать.
— Мы остановились в отеле «Хэмптон», — добавил отец. — Хотели пригласить тебя поужинать.
Ужин. Она собиралась поужинать с Шоном, но до этого не дошло.
— Знаете что, — с наигранным радушием сказала Лили, — давайте перекусим здесь.
Они прошли на кухню. Когда Лили достала приготовленные ею блюда — салат, пасту с лобстером и сливочный крем — брови Шерон поползли вверх.
— Это ты называешь «перекусим»?
Отец Лили кивнул.
— Ты и одета совсем не для перекуса.
Она усмехнулась.
— Надо же, теперь вы осуждаете меня за это. — Два года назад, объявив всем, что никогда не выйдет замуж, Лили начала собирать коллекцию разноцветных итальянских тарелок из Скалы. Она накрыла для родителей стол в столовой, как для почетных гостей. У нее не было аппетита, и мать сразу заметила это.
— Что происходит? — спросила она.
— Ничего. — Лили, как обычно, пыталась держать с ними дистанцию, но это не удавалось ей.
— Ты всегда так говоришь, всю жизнь, — заметил ее отец.
— Потому что вы никогда не хотели знать правду, — отрезала она.
Родителей потрясла ее откровенность.
— Ради бога, с чего ты это взяла? — спросила мать.
— Вам приятно думать, что у меня все в порядке и у Вайолет все в порядке, что у всех все прекрасно, и так было всегда.
Ее родители обменялись недоуменными взглядами.
— Но это не так, — возразил отец. Мать кивнула. — Мы всегда старались по мере сил решать проблемы, возникавшие в нашей семье.
— Даже то, что касается Эвана? — Ну вот. Она произнесла это. Осмелилась упомянуть о скелете в шкафу, о котором все знали, но никогда не говорили. На этот раз она не позволит им сменить тему.
— А какое тут может быть решение? — спросила мать. — От такой потери все равно нельзя оправиться.
— Поэтому вы почти разрушили ваш брак и испортили жизнь своих детей?
— Не понимаю, почему ты так считаешь. — Отец пожал плечами. — Мы женаты уже тридцать пять лет, да и у вас с сестрой вроде бы все нормально.
Лили вцепилась влажными ладонями в край стола, словно надеясь найти в нем защиту.
