Первый сбѣжалъ съ лѣстницы конюхъ, за нимъ слѣдовала маіорша.
– Возьмите у нея ножъ! Картина въ опасности! – сказала донна Мерседесъ конюху. Въ ту же минуту оружіе со звономъ полетѣло на полъ, – баронесса сама бросила его.
Донна Мерседесъ выпустила свою плѣнницу, покачиваясь отъ изнеможенія. Но, несмотря на страхъ и волненіе, она не потеряла присутствія духа: прислуга не должна знать, что злоба – причина всѣхъ несчастій въ мастерской и въ зимнемъ саду, при видѣ которыхъ конюхъ въ ужасѣ всплеснулъ руками.
– Баронесса въ горячкѣ, – сказала она ему повелительно, – бѣгите скорѣе въ домъ къ фрейлейнъ фонъ Ридтъ…
– Баронъ возвратился, – отвѣчала съ своей стороны маіорша, которая, несмотря на испугъ, съ перваго взгляда поняла, въ чемъ дѣло. Она быстрыми шагами, покачивая головой, шла по залитому полу и отступила въ сторону, когда баронесса молча, поднявъ платье, поспѣшно прошла мимо нея, чтобы уйти по витой лѣстницѣ.
– Онъ видѣлъ, какъ мы пробѣжали сюда, и вѣроятно, сейчасъ будетъ самъ здѣсь, – прибавила она, возвышая голосъ. – Мнѣ кажется, что онъ здѣсь нужнѣе, чѣмъ та дама.
Въ эту минуту баронесса съ пронзительнымъ крикомъ, который донна Мерседесъ не разъ слыхала въ домѣ съ колоннами, опустилась на нижнюю ступеньку лѣстницы и осталась безъ движенія.
– Пустяки – это комедія! – сказала маіорша рѣзко, даже не оборачиваясь, и подошла къ доннѣ Мерседесъ, которая въ эту минуту мочила свой носовой платокъ, чтобы наложить его на порѣзанные пальцы.
Молодая женщина вздрогнула, – она слышала съ замираніемъ сердца, какъ баронъ Шиллингъ вышелъ на галлерею.
– Что здѣсь происходитъ? – вскричалъ онъ въ испугѣ и недоумѣніи.
– Какой-то негодяй, подлая каналья, заткнулъ сточныя трубы фонтановъ, сударь, – отвѣчалъ конюхъ изъ зимняго сада, и показалъ большую пробку, которую вытащилъ изъ бассейна. Онъ завинтилъ фонтаны, но вода все еще била черезъ край бассейна и плескалась на полу.
Баронъ Шиллингъ быстро пошелъ съ лѣстницы и наткнулся на сидѣвшую тамъ женщину. Онъ наклонился, дотронулся до ея головы и рукъ и, убѣдившись въ своемъ предположеніи, молча отошелъ отъ нея и направился къ доннѣ Мерседесъ и маіоршѣ.
Отъ луннаго ли свѣта, или отъ сильнаго внутренняго волненія вся кровь отхлынула отъ его лица, онъ былъ блѣденъ, какъ мертвецъ. Онъ казалось не замѣтилъ, что его произведенія, эскизы и наброски и многія любимыя вещи изъ его собранія древностей валялись на полу подмоченные водой; онъ не видалъ и маіорши, – его глаза вопросительно и съ ужасомъ были устремлены на бѣлую фигуру, которая ушла за мольбертъ и старалась спрятать въ складкахъ пятна крови, покрывавшія ея платье, и принять насколько возможно спокойный и непринужденный видъ.
– Мнѣ кажется, что несчастія монастырскаго помѣстья переходятъ также и на почву Шиллинговъ, – сказала ему маіорша съ горечью. – Я шла, какъ обыкновенно, вечеромъ къ моимъ внучатамъ, чтобы поглядѣть на нихъ въ постелькѣ, какъ вдругъ услыхала крики о помощи и этотъ малый, – она указала на конюха, – вѣроятно, тоже услыхавшій крики, побѣжалъ со мной… Ужасная вещь, когда двѣ женщины борются между собой на жизнь и смерть, и я видѣла это здѣсь, на этомъ самомъ мѣстѣ! – Она бросила мрачный взглядъ на ступеньки лѣстницы, гдѣ послышалось легкое движенiе, скоро опять смолкнувшее. – Я не знаю, что с вашей женой, баронъ, – прибавила она сурово. – Эта милая барыня говоритъ, что у нея горячка, и это, должно быть, такъ и есть, потому что ни одинъ человѣкъ съ здоровой головой, если онъ только не извергъ, не рѣжетъ и не колетъ ножемъ – вотъ онъ лежитъ, – сказала она и толкула ногой лежавшій на полу ножъ, – картину, которая ему ничего не сдѣлала.
– Съ ней ничего не случилось, она осталась цѣла, слава Богу! – вскричала донна Мерседесъ, забывшись, такимъ потрясающе нѣжнымъ голосомъ, точно было спасено нѣчто, самое дорогое для нея на свѣтѣ.
Казалось, ослѣпительный свѣтъ сверкнулъ передъ глазами мужчины, который не вѣрилъ себѣ, что слышитъ такіе нѣжные трогательные звуки… Онъ молча взялъ руку, которая защищала его произведеніе, частичку его души, несмотря на боль, съ такимъ самоотверженіемъ, на какое способна только любящая женщина.
– Это пустяки, небольшая царапина! He подумайте въ самомъ дѣлѣ, что дѣло шло о жизни? – Она засмѣялась рѣзко, почти грубо, и ея совершенно измѣнившійся голосъ былъ рѣзокъ, какъ будто бы она хотѣла отплатить себѣ за одну предательскую минуту.
– Боже мой, само собой разумѣется, что людямъ въ горячкѣ нельзя позволять дѣйствовать! Не будемъ мѣшкать! Развѣ вы не видите, что ваши работы плаваютъ въ водѣ и портятся и что баронессу нужно какъ можно скорѣе свести домой.
Маіорша подняла свое намокшее платье и пошла къ лѣстницѣ. Она окликнула баронессу, но отвѣта не послѣдовало.
– He трудитесь! – вскричалъ баронъ Шиллингъ съ горечью. – Въ такихъ случаяхъ можетъ помочь только фрейлейнъ фонъ Ридтъ, – я сейчасъ приведу ее.
Онъ отперъ дверь въ садъ и быстро удалился.
– И вы идите теперь, – сказала маіорша доннѣ Мерседесъ. – Меня безпокоитъ ваше мокрое платье и башмаки, надо бы послать за докторомъ… Вы можете быть спокойны, – я пока останусь на стражѣ, и къ картинѣ никто болѣе не прикоснется.
Донна Мерседесъ вышла. Она съ минуту простояла въ дверяхъ подъ защитой темной арки и съ бьющимся сердцемъ прислушивалась къ звуку быстро удалявшихся по аллеѣ мужскихъ шаговъ, потомъ пошла по дорожкѣ, параллельной монастырской изгороди, – она не хотѣла, чтобы ее видѣли сегодня.
Близъ дома съ колоннами она увидѣла возвращавшагося барона Шиллингъ: за нимъ слѣдовали фрейлейнъ фонъ Ридтъ и какой-то господинъ. Канонисса держалась гордо и высокомѣрно, какъ всегда, она совсѣмъ не казалась разстроенной и несла различныя принадлежности своей должности: теплую шаль и стклянки съ лѣкарствами.
Часъ спустя экипажъ баронессы стоялъ передъ подъѣздомъ дома съ колоннами, и она подъ густой вуалью сходила съ лѣстницы подъ руку съ своимъ повѣреннымъ и въ сопровожденіи канониссы. Въ домѣ Шиллинга точно все вымерло. Фрейлейнъ фонъ Ридтъ строго приказала, чтобы никто изъ прислуги не смѣлъ попадаться на глаза, и потому изъ всѣхъ темныхъ угловъ выглядывали робкія изумленныя лица и видѣли, какъ исчезъ въ сѣняхъ сѣрый шлейфъ ихъ госпожи, – они знали уже, что ихъ строгая барыня уѣзжала, чтобы никогда болѣе не возвращаться.
Въ мастерской произошла еще разъ ожесточенная борьба. Громкіе голоса спорившихъ раздавались въ ночной тиши по всему саду, звонкій голосъ баронессы произносилъ упреки и проклятія и между ними, какъ удары молота, падали мѣткія замѣчанія и возраженія звучнаго мужского голоса. Потомъ дверь мастерской распахнулась такъ, что стѣны задрожали, и высокая сѣрая фигура замелькала подъ платанами, беззвучно скользя, точно злой духъ, изгнанный побѣдой добра изъ души, гдѣ онъ долго находилъ себѣ убѣжище.
