Убедившись, что с сыном все в порядке, Элинор переключила внимание на другие дела. Взгляд ее перебежал с лица Адама на Джиллиан. Было бы неплохо, решила она, отвлечь Арунделя, пока он не довел женщину до обморока, а Адама до эмоционального взрыва, который, несмотря на улыбку, явно созревал в нем, судя по сверканию глаз и побелевшим губам.
– Леди Джиллиан, будьте добры, приведите Адама в порядок, – вежливо попросила Элинор.
– Да, мадам, – едва слышно ответила Джиллиан. Адам глянул на нее, потом посмотрел на мать, но Элинор уже отдала все свое внимание Арунделю, приветствуя его, извиняясь за то, что не успела встретить, тепло благодаря за то, что он почтил своим присутствием Роузлинд. Он отвечал кратко, его мысли были заняты чем-то другим. Адам отвернулся и направился в свою комнату с неприятным чувством в груди. Он был уверен, что мать умышленно избегала его взгляда; Джиллиан, бледная и напрягшаяся, пошла за ним явно неохотно. Их встреча сегодня, такая холодная и сухая, представляла грустный контраст с тем, как она летела навстречу ему в Тарринге, забыв обо всем, даже об опасности приближаться к его жеребцу. Ко всему прочему, удаляясь, он услышал, как Арундель высказал, что было у него на уме.
– Хозяйка Тарринга, да? – сказал он Элинор. – Она, должно быть, хорошо обеспечена, если я правильно помню владения Невилля. И какая очаровательная женщина. Что бы вы сказали…
– Она уже помолвлена, милорд, – торопливо перебила его Элинор, улыбаясь. – Вы же не считаете меня настолько недалекой, чтобы я не постаралась закрепить славу Тарринга за своей семьей.
Адам содрогнулся. Он убил бы свою мать! Как можно говорить такие вещи в присутствии Джиллиан? Неужели она не понимает, что Джиллиан, хоть и мягче по характеру, такая же ярая собственница? Не мудрено, что Джиллиан так побледнела. Если она решит, что Адам хочет просто присвоить то, что принадлежит ей, ему ее не видать. Что ж, лучше ничего не говорить о браке, пока он не сумеет доказать, что для него несравнимо важнее она сама, чем ее поместья.
Джиллиан ни разу не взглянула на Адама после того, как он сказал, что ничуть не ранен. Она знала, что не справится с собой, если посмотрит на него, и помнила, как щепетильно он относится к «скандалам и сплетням» в доме матери. Прислуга последовала за ними в комнату Адама, и Джиллиан, не обращаясь к Адаму ни словом, передала его плащ служанке, а затем сняла с него кольчугу и вручила ее слуге-мужчине. Камин в комнате был уже растоплен. Джиллиан велела слугам разжечь его этим утром, чтобы убедить себя, что Иэн был прав, и Адам действительно сегодня вернется. Еще одного слугу она отправила принести ванну, а сама принялась рыться в сундуках, подыскивая для Адама наряд поэлегантнее.
– Джиллиан… – произнес Адам.
Она по-прежнему не смотрела на него и отправила последнюю служанку за аптечкой.
– Я не ранен, – упрямо повторил Адам, – и не хочу мыться. – Но Джиллиан не обратила на его слова никакого внимания, направившись вслед за служанкой. – Подожди, – резким тоном остановил ее Адам.
Джиллиан не могла не подчиниться прямому приказу и застыла в дверях.
– Джиллиан… – сделал очередную попытку Адам.
Прежде чем он успел сказать еще хоть слово, она захлопнула дверь и бросилась к нему. Адам охнул от неожиданного толчка, отступил на шаг и ухватился за Джиллиан, чтобы удержать равновесие. Она изо всех сил вцепилась в него, и Адам вскрикнул от боли.
– Мне кажется, ты сказал, что не ранен! – воскликнула Джиллиан, прижимаясь лицом к его груди.
– Я не ранен. Просто мои люди несколько перестарались, защищая меня, вот и все. Была попытка предательства, и эти идиоты навалились на меня, создавая броню из щитов. Не думай об этом. Джиллиан, почему ты не взглянешь на меня?
– Я не смею. Слуги вернутся через несколько минут. Пусти меня, Адам.
Адам не мог удержаться от смеха, несмотря на все свое смущение и подозрительность.
– Это же ты кинулась на меня, – заметил он. – А слуги не войдут, если я прикажу им остаться снаружи. Поцелуй меня.
– Нет, – сказала Джиллиан, страстно прижимаясь к нему, но, не поднимая головы. – Пожалуйста, не целуй меня. Пожалуйста. Я могу избавиться от слуг, но в зале увидят, если ванну унесут обратно, а мы не выйдем. Адам, пожалуйста! Ванну можно принимать столько времени, сколько пожелаешь.
Это была превосходная идея. Адам отчетливо вспомнил, что в Тарринге Джиллиан воспользовалась ванной как предлогом. Однако он находил ее поведение чересчур уж странным. Она умоляла его отпустить ее, а ведь это она сама сжимала его в объятиях; его руки просто лежали на ней. Ей явно хотелось его ласки – в этом не было сомнений, судя по ее словам, и в то же время не смотрела на него. Адам знал, что Джиллиан – очень страстная женщина. Неужели она могла жаждать заняться любовью и одновременно злиться на него? Вполне возможно. Адам сам переживал нечто подобное с двумя своими любовницами. Он порывался рассмеяться, но понимал, что сделает тем самым еще хуже, и уж, конечно, ни к чему хорошему не приведет, если отстранится от нее после того, как она сказала о своем желании.
– Джиллиан… – начал он еще раз, – скажи мне…
В дверях послышались звуки, и Джиллиан, высвободившись из вялых объятий Адама, подбежала к двери и распахнула ее. В комнату вошла служанка с лекарствами, и почти сразу за ней мужчины с огромной ванной и череда слуг с ведрами горячей и холодной воды. Джиллиан суетливо руководила наполнением ванны, чтобы температура была в самый раз. Адам наблюдал за ней, губы его постепенно кривились, глаза разгорались. Лицо его побагровело, и, наконец, после пятой пробы воды он вдруг взревел:
– Джиллиан, отправь этих людей! Я хочу поговорить с тобой.
Слуги беспокойно засуетились, но никто не убежал, не дожидаясь позволения Джиллиан. Адам следовал обычаю этого дома, связанному с тем, что истинной хозяйкой имения была леди Элинор, и оба ее мужа поддерживали это ее право. Адам почти не думал об этом. Его слова отчасти были данью привычке, отчасти – данью вежливости. Слуг собрала Джиллиан, и Адам не стал бы унижать ее в их глазах, отсылая их, словно она не имела права на то, что сделала. Будь он действительно зол, он не был бы столь щепетилен, но ее смущение в большей степени забавляло его, чем раздражало.
Все так же, не глядя на него, Джиллиан сделала торопливый жест, отпуская слуг. Когда дверь закрылась, она вновь оказалась в его объятиях, вздыхая с упреком:
– Вы не могли потерпеть еще минут пять, милорд? Я нашла бы предлог отправить их по отдельности, чтобы никто не заподозрил, что мы здесь одни.
Что мог ответить на это Адам, осталось неизвестным, потому что в это мгновение Джиллиан подняла глаза, и в них было столько любви и желания, что он позабыл обо всем, кроме жажды близости.
